Читать онлайн книгу "Добрый. Злой"

Добрый. Злой
Игорь Петров


1997 год. Обыкновенный рижский студент при невероятных обстоятельствах открывает в себе способность покидать свое тело и путешествовать по соседним квартирам. Откуда достался ему этот дар? Кто те загадочные люди, преследующие его? А может больше стоит бояться самого себя? И самое главное, что таит в себе "астрал"?

Содержит нецензурную брань.





Игорь Петров

Добрый. Злой





Пролог


В полутемной комнате типовой девятиэтажки, в старом кресле с протертыми подлокотниками, сидел человек. Тело его было абсолютно неподвижно и слегка напряжено. Если бы кто-то случайно вошел в комнату, то заметил бы некоторую странность в поведении сидящего. Во-первых, человек этот, сидевший в неярком свете торшера, совсем не мигал глазами, а во-вторых, взгляд его был направлен в некую несуществующую точку в пространстве. Так выглядит человек, который узнал какую-то шокирующую новость, и новость эта была настолько плохой, что буквально пригвоздила сознание к этой точке, а тело к этому креслу, заставляя перестроить все мировосприятие человека таким образом, чтобы можно было как-то с этим случившимся фактом жить.

Если наблюдатель был бы еще внимательней, то заметил бы, что человек, сидящий в кресле, дышит очень медленно и крайне редко, и уж если дошло бы до того, что ему проверили бы пульс, то выяснилось бы, что и сердцебиение сидящего под стать дыханию – очень редкое и слабое, что, конечно, абсолютно логично, и поэтому, наверное, неудивительно, что человек в кресле сидел с лицом, больше напоминающим маску из японского театра, чем нечто живое. Однако этот весьма странный и пугающий до мурашек на спине облик можно было бы ему простить, ведь у человека не было сознания. Ну или, если выражаться теологическим языком, у него не было души. Вернее, душа у него, конечно же, была, как есть она у каждого из нас, но в данный момент в теле она не присутствовала.

Тут надо сообщить, что произошло это не вследствие какого-то злого умысла или преступления и не из-за попытки самоубийства, например, отравления ядом, а с абсолютного согласия и даже по инициативе самого человека.

Звали сидящего Арон. По крайней мере, так звал его отец, который в силу своего увлечения восточными, а особенно ближневосточными культурами, и дал ему это имя. Арон, конечно же, не звал себя так. Уж слишком это было сложно и вызывало ненужные вопросы. Другое дело – Рон. Рон звучит по-западному. Рон – это что-то свободное, короткое и легкое, как ветер. Арон даже думал в будущем сменить имя и тем окончательно преобразиться в Рона, но после школы стало не до этого, да и дразнить его в институте за это никто не думал, даже наоборот. Иногда Арону казалось, что некоторые девушки видят в этом что-то загадочное, а значит, и привлекательное. Ну а дальше, в связи с последними событиями в его жизни, история с именами и вовсе ушла на какой-то очень далекий, невидимый с высоты невероятного, но происходящего, план.

Одет он был в красный поношенный свитер и синие джинсы. На ногах были подаренные бабушкой шерстяные носки, которые оказались очень кстати в этой квартире с вечно холодным полом в отопительный сезон, так как тапок Арон не носил никогда. Был на нем и еще один очень необычный элемент одежды – ремень, разрезанный пополам и удлиненный при помощи веревки. Этот ремень был закинут за спинку кресла, а концы проходили у Рона подмышками, застегиваясь на груди. Таким образом он был намертво привязан к креслу.

Но о душе. Она на данный момент находилась примерно метрах в пятидесяти от тела и занималась тем, что рассматривала другого человека женского пола, пишущего в своем дневнике ежедневные заметки, и каждый психически здоровый человек сказал бы, что это невероятно и невозможно. Тем более, для того чтобы душа могла куда-то выйти, сначала нужно убедиться в существовании самой души, а это, как известно, является фактом недоказанным. Так когда-то думал и сам Рон. Однако как же это все началось…






1


Теплым августовским днем, одним из тех последних августовских дней, когда еще так хорошо греет солнце днем, но уже чувствуется дыхание осени вечером, студент первого курса Рижского технического института, Арон Пестров, подошел к общежитию номер три этого самого учебного заведения. Оказался он тут впервые, но отнюдь не случайно, так как собирался стать полноправным студентом, а потому как жить ему в Риге больше было негде, то предполагалось, что именно в этом здании он получит и ночлег, и стол, за которым сможет учиться, и, как надеялся Рон, друзей, с которыми можно будет скрасить будни студенческого существования. Арон пытался поступать этим летом и в другие места. Даже было среди них такое экзотическое, как «Театральный колледж», но где-то не поступил, а где-то желания учиться в конце концов не оказалось. Человек он был роста выше среднего, худощав, но не слишком, был слегка бледен, что придавало ему аристократический вид, а на голове, несмотря на молодые годы, уже проглядывалась небольшая седина, которая, кстати, совсем не портила его, а даже наоборот – придавала ему какой-то «образованный» и «интеллигентный» вид, прекрасно дополняя общую картину. Серо-голубые глаза его постоянно меняли оттенок: от темного, почти асфальтного – в слабо освещенной комнате, до ярко голубого – на солнце.

Вообще, и подсознательные его движения, и манера себя держать сразу выдавали в нем человека воспитанного. По нему можно было сказать, что этот молодой человек, без сомнения, уступит место женщине в автобусе и всегда вежливо подскажет иностранцу, как пройти к условному музею. Но не был он и слишком чопорным. Обладая живым умом и энергией, Арон с радостью общался с людьми и принимался за новые дела. Был упорным в труде и в обучении, любил читать. Однако, при всём при этом, он часто терялся в общении с прекрасными сверстницами, не находя нужных слов, и ненавидел себя за это. Сказывался недостаток опыта, который Арон надеялся компенсировать в предстоящие ему студенческие годы.

Вот оно – общежитие. Большая, обласканная солнцем зеленая дверь, с облупившейся за лето краской. Здание довольно большое, в четыре этажа, и сразу видно, что хотя построено еще в царские времена, но содержится, в общем-то, в порядке. А над четвертым этажом, Арон заметил это сразу, словно зимняя шапка, находился довольно высокий деревянный чердак, какие часто бывают в подобных домах. Немного смущал желтый цвет самого здания, но, видать, как выбрали при царе, так и осталось до сегодняшнего дня. Только подкрашивай иногда. Зато очень понравились Рону белые фигурки атлантов, держащие своды входа и некоторых окон, а также небольшая уместная лепнина над ними. Атланты выглядели грозно, как им и подобало, и было видно, что совсем нелегко им держать этот гранит, который скоро предстояло начать понемногу грызть жильцам этого студенческого общежития, возможно, облегчая атлантам ношу в метафорическом её понимании.

– Не бойся! Не уронят.

Сзади подошел коротко стриженый паренек спортивного телосложения, с правильной осанкой и светлыми умными глазами, в голубых джинсах и белой майке с большой надписью NEW YORK. Волосы у него были русые и прямые. Спортивная сумка уверенно висела в сильной руке человека, непренебрегающего спортом.

Арон попытался найти подходящий ответ на шутку, но время шло, а в голову ничего не приходило, поэтому он просто протянул руку и сказал.

– Рон.

– Это который Арон? Видел твое имя в списках поступивших, – пояснил парень и протянул руку в ответ. – Я Сергей. В первый раз тут? – довольно приятным голосом спросил он.

– Да, вот, приехал… – как назло, остроумие покинуло Рона напрочь, за что он в душе уже проклинал себя. Хотелось с первых минут показать себя человеком неглупым. Не хватало еще прослыть тугим на голову.

Но на Сергея это не произвело никакого впечатления. Он посмотрел по сторонам, больше заинтересованный в здании, перед которым находился, чем в личности Рона, и сказал.

– Я тоже в первый раз. Но вроде ничего. Перезимуем, – и показал глазами на дверь, мол, чего стоишь – заходи, не загораживай своим «чемоданом» вход.

Так как Пестров зашел первым, то и регистрировался он перед Сергеем. Получив пропуск в общежитие и номер своей комнаты, он кинул Сергею «Увидимся!» и быстро поднялся на четвертый этаж, где не без труда нашел свою комнату. Но увидеться получилось уже практически через каких-нибудь пару минут. Они с Сергеем оказались соседями. Это, в общем-то, было хорошо, так как Сергей Пестрову понравился. Парень вроде воспитанный, опрятный. Так что лучше уж он, чем этот самый журавль в небе, который мог оказаться кем угодно. То, что они оказались в одной комнате, в общем-то, было неудивительно. Комендант общежития, довольно приятная женщина лет пятидесяти, просто расселяла всех новеньких по порядку, каждый раз беря карточку с новой комнатой, как только заполнится предыдущая. Как понял Арон, успев присмотреться в кабинете комендантши к её записям, первый курс располагался на четвертом этаже, второй – на третьем, и так далее. Логика была понятна. Чем ты старше, тем меньше ступенек тебе надо считать, пока доберешься до своего этажа. В этом даже просматривалась какая-то дедовщина.

– Дедовщина, – поделился он своими мыслями с Сергеем, рассматривая фигурки атлантов, которые к его радости поддерживали и окно их комнаты, придавая ей антураж дворцового помещения.

– А я считаю, что не дедовщина это, а просто уважение к старшим, которые уже сдали сессию, и не одну, и доказали, что они тут надолго, а не случайные пассажиры. И, кстати, чисто номинально тут пять этажей, – заметил Сергей. – Видел лестницу, когда поднимались? Там раньше был склад вещей всяких, барахла была куча, потом студенты начали лазать, мусорить, с девками там, ну это… ну и, конечно, курить повадились. Вот и пожар из-за этого случился, полчердака выгорело, так что чудом каким-то потушили. Короче, заколотили дверь. Раньше-то на ключ закрывали, так замок заколебались менять, так как студенты постоянно умудрялись ключ стырить и дубликат сделать. Да ты не удивляйся! У меня тут брат двоюродный лет 10 назад учился. Это еще до него было. Потом там, на чердаке, никого не было больше. Опасно! Пожарные повесили предупреждение, что, мол, балки пострадали от огня и вообще ХЗ. Чувствуешь запах какой-то специфический? Это гарь. На третьем этаже она не чувствуется. Она, говорят, никогда не выветривается полностью. Надо всё разрушать и заново строить, но кому это надо?

«Вот так так, – подумал Рон. – Точно дедовщина. Еще и гарью будет вонять. Хотя запах еле уловимый – вроде не мешает, если не внюхиваться. В общем, Сергей отчасти был прав. Ну что плохого в небольшой… субординации, что ли? Надеюсь, нас тут не заставят на общей кухне пол зубными щетками мыть. – От этой мысли он поежился. – Не хотелось бы! Уж в театральном такого бы точно не было».

Разложив свои немногочисленные вещи и немного познакомившись, новоиспеченные друзья и соседи по комнате решили узнать опытным путем, где же находится ближайший магазин. Солнце уже начинало понемногу клониться к закату, так что выяснить расположение магазина было решено незамедлительно. Райончик тут был, по слухам, неспокойный, так что для первого дня бродить в сумерках было бы слишком явным поиском приключений, и этот день в общежитии хотелось закончить поспокойнее, желательно без вопросов про «закурить есть» и «че такой грубый». Путь до магазина действительно оказался неблизкий. Пришлось преодолеть лесополосу и железнодорожные пути, чтобы оказаться в центре микрорайона. У магазинов и ларьков уже понемногу начинали возникать очаги вечерней жизни. Сомнительного вида парни сидели в тени небольшого парка, мелькая светлячками сигарет, время от времени освещающими их лица. Также оттуда был слышен не самого интеллектуального качества женский смех. Арону живо представилось, как «весело» будет тут ходить в магазин зимними вечерами после занятий. Надеяться, скорее всего, придется только на свои ноги.

– Мальчики, вы не из технического? – раздался за спиной женский голос так неожиданно, что Рон чуть было не дернулся, в очередной раз отругав себя.

«Не хватало еще к своему сегодняшнему «тугодумию» добавить трусость. Вот отличный «компот» получится. С такими качествами на курсе будешь самым популярным, это точно! – злорадствовал он мысленно. – Знакомьтесь, девочки, это у нас Рон! Он, конечно, трус, но это совершено незаметно на фоне его тупости».

– Из технического, – сказал Сергей, моментально взяв инициативу в свои руки.

– Можно я с вами пойду? – спросила девушка невысокого роста в джинсах, светлом замшевом пальто и тонкой шапочке. – Я не то чтобы боюсь, просто… Вместе ведь веселее. Меня Эльзой зовут, – поспешно добавила она.

Конечно, ни один парень в здравом уме никогда не откажется от такой возможности показать себя смельчаком, которому никакие хулиганы не страшны, и Рон с Сергеем сразу же согласились. Причем сделали это небрежно, вроде как для них это пустяк. Всё равно ведь по пути!

После появления Эльзы поведение парней тут же изменилось. Откуда-то появилась такая смелость, что не то что уличные хулиганы, а казалось, появись сейчас перед ними закоренелые рецидивисты, сбежавшие из тюрьмы, парни бы ни капельку не испугались. Всё-таки присутствие красивой девушки может творить волшебство преображения в молодых парнях.

С веселыми разговорами они быстро достигли общежития, и только тут, когда при свете ламп в помещении фойе Эльза сняла шапку и пальто, им удалось разглядеть, что за девушку им довелось сопровождать.

«Какая же она красивая!» – подумал Рон. Мужскому глазу нужна всего одна секунда, чтобы дать оценку женской красоте. Он бы ни за что не признался в этом, но ему показалось, что он уже влюбился в неё. Это то самое чувство, когда говоришь себе, приправляя слова скепсисом, – «Ну нет! Не может быть!» – а что-то внутри подсказывает, что «да» и что «не только может, но уже и есть». Не высокая, но стройная. Короткие темные волосы, не мешающие любоваться изящной шеей, карие глаза, приятные, нежные, слегка округлые черты лица. Ну как еще мог бы Рон описать её? Все эти эпитеты легко помещались в одно только слово, которое и было самым главным описанием – «нравится». Очень нравится. Но показывать этого было нельзя. Почему-то хотелось притвориться безразличным. Мол, видели мы красавиц в жизни, хотя это было, конечно же, неправдой, и у Рона не было постоянной девушки, да и просто девушек, в известном молодежном смысле этого слова, у него было только две. Одна была красивой. Не такой, конечно, как Эльза, но симпатичной. Это случилось на дне рождения у одноклассника, и после этого девушка старалась с Роном больше не встречаться глазами. Он не настаивал и показал своим видом, что всё понимает. Мол, случилось и случилось. Всем было хорошо, но теперь мы пойдем каждый своим путем, хотя, тем не менее, тут же не забыл похвастать победой перед друзьями. А вот вторая его «любовь», случившаяся в похожих обстоятельствах, ведь какие еще могут быть обстоятельства у школьников последнего класса школы, кроме как общие праздники на освободившейся на вечер от родителей квартире, была не столь привлекательна. До такой степени непривлекательна, что Рон никому не стал рассказывать о случившемся между ними, оправдываясь перед самим собой тем, что был пьян, что бес попутал, что больше такого не будет. К счастью, и она всё поняла и приставать с предложениями стать «парнем и девушкой» не стала. Друзьям-одноклассникам же сказал, что просто пьяный упал рядом с ней и уснул мертвым сном. Хотя определенного количества справедливых шуток и подколок ему избежать всё-таки не удалось.

В полную противоположность Арону, Сергей не скупился на комплименты Эльзе, и получалось у него это непринужденно, и да, Пестров вынужден был это признать, довольно остроумно. Арону казалось, что, несмотря на одинаковый возраст, Сергей был опытней и уже перешел на другой уровень общения с женским полом. Тут же выяснилось, что все они теперь однокурсники. Арон ненавидел Сергея весь путь наверх. Ненавидел люто. Так, как может ненавидеть только молодой парень, у которого на глазах отнимают молодую понравившуюся ему девушку. Сергей делал это умело и уверенно. Арон ненавидел и Эльзу за то, что она смеется своим заливистым, таким приятным смехом над Сергеевыми шутками. Но еще больше он ненавидел себя за свое бездействие, за свою тупость и скованность, за осознание того, что если он сейчас раскроет рот и попытается сказать какую-то хохму, то получится ужасно, уныло, отталкивающе и глупо. Знал это, потому что в таком состоянии нервного напряжения только так всегда и получается. В голове творится такой сумбур, что хоть конем скачи. Э нет! С девушками надо быть уверенным, когда собираешься начать разговор. Но откуда взять эту уверенность?

«И, в общем-то, зря я так на Сергея. Серёга-то как раз ничего неестественного не делает. Да и такие мысли по отношению к Арону точно не питает, а может, даже видит в нем друга. Так что стыдно это и низко так думать, – размышлял Рон, открывая ключом дверь их с Сергеем комнаты. – Поэтому надо прекратить. Сейчас! Немедленно! Раз сам не можешь ничего сделать, так не вини в этом других».

Эльза, к счастью Пестрова,направилась в свою комнату, и тем самым разговаривать ему с Сергеем сразу стало легче. А тем временем общага жила своей обычной суетливой жизнью. Студенты сновали туда-сюда, заселялись, встречались старые, не видевшие друг друга целое лето, друзья. Где-то в коридоре слышался смех. Пахло жареной картошкой. Сергей с Ароном почувствовали, как начинают вливаться в жизнь этого молодого «муравейника». Они поели, поболтали еще до самой ночи и в конце концов отправились спать. Кровати их, расположенные изголовьями к окну, находились напротив друг друга, и разделяло их всего лишь метра полтора комнатного пространства, заполненного двумя тумбочками. Отворачиваясь с улыбкой к стене и крепко стиснув подушку под головой, Рон осмысливал свою новую жизнь.

Ясно было одно, что день этот подвел большую и жирную черту под словами «школа» и «детство». Думая об этом, он даже не подозревал, насколько жирная эта черта, и под сколькими еще вещами она подведена теперь, после того как он переступил порог этого общежития. Теперь ему не только, как когда-то в школе, хотелось жить взрослой жизнью, но и этой взрослой жизнью жить было необходимо. Однако, как оказалось, это совершенно не пугало, а наоборот. Взрослая жизнь вдали от родителей, опекающих и надзирающих, оказалась очень сладкой на первую пробу. Не нужно было больше отчитываться, во сколько ты вернулся и пошел спать, с кем ты был, что ты ел и пил. Свобода в самом её сладком смысле. И самое главное, что оказался он среди точно таких же, как он, парней и девчонок, понимающих его не словами, а сердцем, мироощущением. Они были как один организм, и ничего никому не надо было объяснять. Это и было счастье. И впереди его ждали еще как минимум четыре года такой вот сладкой жизни. По крайней мере, так он думал тогда, улыбаясь и засыпая незаметно для самого себя. Засыпая тем сном, которым можно засыпать только в этом возрасте, сном любви и счастья и будущих светлых надежд. «А с Эльзой всё сложится. Обязательно!» – было последней уже неосознанной мыслью Арона.

Сергей Арону понравился. Понравился ли Сергею Арон, сказать было нельзя, так как Сергей, в принципе, практически со всеми быстро находил общий язык. Он принадлежал к тому типу людей, которые могут внезапно через лет десять позвонить человеку, с которым, может-то, и встречались пару раз, и попроситься остаться на ночь. И человек этот будет рад приютить его как лучшего друга.

– Ну, как иначе? Это же Серёга!!! С параллельного курса. Классный парень! Мой друг! – радостно скажет человек жене.

Вот такой он был, этот Серёга. Таким он и предстал перед Ароном.

Время полетело. Лекции, новые знакомые, преподы, конспекты, студенческие вечеринки тайком от вахтерши общежития тёти Паши, пустой холодильник с утра, опять лекции. В это-то время Арон и полюбил прогулки по осенней Риге. Погулять иногда удавалось по вечерам, а также в каждые вторые выходные, которые он оставался в общежитии вместо того, чтобы поехать домой к родителям. Рига – небольшая загадочная европейская столица. И еще более таинственной она становится поздней осенью, когда её окутывают туманы и мгла, а сумерки наступают уже в четыре часа вечера. Узкие, слабо освещенные желтыми фонарями, затерянные во времени улочки, кажется, за одно мгновение случайно перенесены сюда из эпохи крестоносцев… Желтая листва на скользкой, мокрой брусчатке, шпили готических церквей и соборов… Сколько секретов она прячет от посторонних глаз, сколько маленьких и неприметных дверей в переходах и улочках скрыто от любопытных зевак. Всё это – старый город, к которому, пожалуй, можно отнести и центр, и некоторые другие районы. Гуляя тут, Арону казалось, что он путешествует в прошлое. Было у него и второе любимое занятие. Пестров любил сесть на первый попавшийся автобус и отправиться на нем до конечной, рассматривая улицы и людей – этих торопящихся куда-то обитателей города, вышедшего из Балтийского моря. Люди стояли на остановках, шли по тротуарам, а иногда их можно было заметить в неплотно занавешенных окнах домов. «Интересно, – думал Арон, прижавшись к холодному стеклу автобуса, – как живут там эти люди? О чем они говорят, вернувшись после работы? Какие проблемы их заботят? Вот бы посмотреть! Это, наверное, самое увлекательное занятие на свете, смотреть за человеком, который не подозревает о наблюдении, и поэтому совершенно открыт и естественен. Пожалуй, нельзя было бы найти театра более натурального, чем этот. Театра, к слову, никогда не повторяющегося, потому что каждая семья – это новая Вселенная. Хотя… могут открыться и не совсем лицеприятные вещи. Но, с другой стороны, ведь все мы люди, и всех нас, в то же время, с равной долей справедливости можно назвать животными. А с животного и спроса нет. Да дело ведь не в этих, иногда постыдных и низменных вещах, которые человек делает, находясь наедине с собой. Если наблюдать за людьми только ради этого, то весь процесс, вся идея превращается в выискивание блох, и поэтому не стоит заострять внимания на таких проявлениях человеческой жизни. Однако вот, например, окно, с простыми, очень дешевыми занавесками, – продолжал думать Арон. – Там, наверное, живут бедные люди. А вон там частный дом. Эти, скорее всего, богатые, и у них будут совсем другие проблемы и совсем другие разговоры за столом по вечерам».

Хорошо и спокойно было размышлять об этом, сидя в теплом автобусе, поставив ногу на радиатор отопления. Люди заходили внутрь, ехали с ним какое-то время и выходили на своих остановках, а вместо них заходили другие, которым тоже не было до Арона никакого дела. Можно было подумать, что он для них невидим, и, в общем-то, от части это было правдой, ведь уже через пять минут, выйдя из транспорта, никто и не вспомнит, как выглядел тот парень, сидевший напротив. Всё это было очень забавно.

Дни быстро складывались в недели. Наступила середина ноября. Отрывной календарь 1997, висевший на широком косяке двери, истончился и, как будто похудевший от тоски по дому и работы моряк, ожидал скорой смены.

За прошедшие месяцы, как ни старался Арон сблизиться с Эльзой, ничего у него не выходило. Причем с другими однокурсницами это у него получалось легко, можно сказать, походя. С Эльзой же всё шло наперекосяк. Даже голос то окончательно хрип при попытке произнести первое слово, то вдруг становился тонким и сиплым, как у молодого петушка, пробующего в первый раз свое «кукареку». И от этого Рон еще больше терялся и, бывало, на середине фразы забывал, что хотел сказать, и фраза эта приобретала такой ломаный и странный смысл, что в пору было бить в колокол от отчаяния. Причем умная часть Арона как бы смотрела на это всё со стороны и ужасалась. Это было похоже на связанного человека, дом которого грабят бандиты, а он не в силах дотянуться до ружья и покончить с ними. «Не помогало» и то, что Сергей всё больше сближался с Эльзой. Они еще не были вместе официально, но их часто можно было видеть вдвоем, и разговоры их прерывались, когда к ним подходил кто-то другой, как будто носили интимный характер.

Сам Сергей, если не сидел над книгами в комнате, то постоянно пропадал на тренировках или ходил гулять. С Эльзой, как догадывался Арон.






2


Пестров открыл глаза. Было холодно. Положил руку на еле живую чугунную батарею и потер глаза. Луна, осветившая комнату, скрылась за стремительно несущимися облаками. Ветер, казалось, пытался вломиться в окно и свистел в щелях рамы, будто умолял впустить его внутрь и спасти от какого-то ужасного преследователя, гонящегося за ним по темным проулкам общежитенского корпуса. Сергея не было. Пестров откинул одеяло, сел в кровати и, опустив ноги, ощутил ступнями холодный пол. Посмотрел в окно. В этот момент порыв ветра принес внезапно начавшийся дождь, и капли с такой силой ударили в стекло, что тут же сделали его непроницаемым. Там была только мгла и непогода. И тут он почувствовал этот запах. Запах гари. За эти месяцы в общаге Арон перестал его замечать, но тут игнорировать его было уже невозможно. Он раздражал и… манил. Хотелось пойти и посмотреть, что же, черт возьми, может так вонять. Хотелось приблизиться к этому источнику и выбросить его. Уничтожить. Только бы унять этот запах. Арон встал и, не одеваясь, в одних трусах вышел из комнаты. Дверь в коридор общежития была приоткрыта.

«Сергей не закрыл? – подумал Арон. – Значит, он тоже почувствовал этот запах». Странно, но он был уверен, что Сергей ушел именно, чтобы найти источник этой вони. То, что он просто пошел в туалет, или вдруг у него разболелся зуб, и он направился к тёте Паше просить обезболивающее, в голову ему даже не приходило. Разве могло что-нибудь раздражать больше, чем этот терпкий манящий аромат? Ни одна зубная боль или полный мочевой пузырь не заставили бы его встать и практически голым в эту холодную ноябрьскую ночь выйти из комнаты.

Прямо напротив двери, в коридоре, Арон наткнулся на делающую обход тётю Пашу. Она смотрела в полутьме на стенгазету, висящую в раме под стеклом. Умирающий фонарик тёти Паши при этом освещал пол, создавая на нем тусклый зрачок неяркого света. Она услышала его, но не повернулась. В какой-то момент показалось, что тётя Паша, стоящая спиной к Арону, это только её задняя часть, достаточная, чтобы создать декорацию самой женщины. Пестров практически кожей ощущал, что спереди никакой тёти Паши не существует, а есть только половинка скорлупы – пустая и черная внутри. От этого Арону стало так жутко, что ни за какие деньги он не стал бы сейчас проверять, правда ли это на самом деле. Если только он подошел бы к ней и, заглянув туда, вдруг понял, что прав, то тут же умер бы от разрыва сердца, которое и так бешено колотилось в груди. Ноги сами понесли его по коридору, прочь от этого места.

– Вернись в комнату, Арон! – вдруг из глубины коридора раздался голос. Он был глухим и мало похожим на её старческое дребезжание, но кто, во имя всех святых, мог еще говорить из того конца коридора общежития?

Сейчас это было не так важно. Кто бы там ни был, он уже позади, а запах был впереди и усиливался. Следуя за ним, Арон уверенно поднялся по ступенькам на пятый этаж и увидел низкую дверь чердака. Она была заколочена, но доски только на первый взгляд образовывали бессвязную картину. Присмотревшись, Рон понял, что это весьма причудливая печать. Она образовывала лучи, расходящиеся из центра звезды. Чтобы её открыть, надо было постепенно отрывать доски по одной, как бы лишая Солнце лучей. Он прикоснулся к первой доске в нерешительности. Снизу послышался глухой голос. От неожиданности Арон отдернул руку. Тот же голос, которым общалась с ним тётя Паша, но разобрать его было уже нельзя. Только интонация носила явно предостерегающий характер. Арон застыл на мгновение и послушал ветер, который выл на чердаке за дверью.

– В конце концов, это только чердак, – сказал он тихо и взялся за первый «луч». Вопреки ожиданиям, он оторвался почти без усилий. Гнилые гвозди криво торчали из полусгнившего дерева. И тут он это почувствовал. Из отверстий, которые раньше закрывала доска, хлынул запах гари, но он не был больше противным, вернее, не только противным. Скорее, он был раздражающим, но и приятным. Он звал к себе. «Иди, узнай, что я. Ты ведь уже догадываешься».

Арон начал рвать доски одну за другой с неистовой силой. Он больше не мог ждать. Гвозди резали ему руки, но это даже не замедлило парня. Каким-то непостижимым способом он понял, что, а вернее, кто, зовет его за дверью. И когда к нему пришла эта догадка, всё остальное в его жизни перестало иметь значение. Вырвав последнюю доску, он рванул дверь, и та с протяжным режущим всхлипом открылась настежь. Почти в полной темноте, спотыкаясь, он бежал по длинному огромному чердаку старого общежития, окровавленными руками расчищая себе путь, пока не добежал до чего-то укрытого старым картофельным мешком. Это был человек. Кровь с рук Арона капала на ноги обгоревшего тела. В безумии он рванул мешок в сторону и в лучах луны, пробившейся через небольшое окошко в крыше, увидел себя. Это был его труп. Подтверждение его догадок, весь ужас этого факта ножом резко вошло ему в грудь. Сомнений быть не могло, несмотря на сгоревшее до неузнаваемости лицо, он сразу же узнал себя или, вернее, каким-то внутренним чувством понимал, что это он. И тут голова трупа начала медленно поворачиваться в сторону Арона, что было уже за пределами того, что он мог бы перенести. Рон, слабея, медленно начал падать назад. Его голова отклонилась, и тут он увидел, что за спиной у него стоит и смотрит на всё это с удивлением Сергей.

Вместо ожидаемого удара, Рон вдруг почувствовал, что падает дальше, сквозь пол. Сознание, обессилившее от безумности происходящего, попыталось сказать, что может быть от пожара, случившегося давно. Пол прогорел, и Рон сейчас падает в такую вот яму, но в тот же момент Рон вспомнил, что прибежал именно по этому участку пола, в который сейчас падал. Впрочем, падение было недолгим. Всего оно длилось секунды три или четыре, и тут, уже в полете, он понял, что с размаху падает в свою собственную кровать на четвертом этаже, которая находилась тут же под ним, и которую он недавно покинул.

«Однако, это удобно», – подумало спятившее сознание, существовавшее уже где-то отдельно от Арона, и отключилось.




3


Ему показалось, что он открыл глаза сразу же после падения, но было утро. Обычное, ноябрьское. Бледное солнце тускло светило через затянутое серой дымкой облаков небо. Потемневшая уже листва лежала в темных больших лужах. После ночного дождя их было так много, что земля походила на порванный во многих местах парус старого корабля, через который проглядывало небо. Казалось, прыгни кто-нибудь сейчас с крыши их общежития в одну из таких огромных луж, которая была прямо под окнами, то его падение не прекратится, а, пройдя через тонкую пленку воды, как через портал, человек продолжит падать в это бездонное небо.

Несмотря на произошедшее ночью, у Арона не возникло желания тут же вскочить и закричать. Вместо этого он посмотрел на свои руки, которые должны были сейчас неимоверно болеть от полученных ран, но боли не было. Небольшой зуд и покраснение, похожее на аллергию, – вот всё, что он увидел. Это могло быть следствием выпитого накануне «домашнего» вина, непонятного происхождения. Выпивка была куплена от вечного студенческого безденежья, как и всегда, у кого-то с рук, и претензий к ней в случае плохого качества из-за низкой цены быть не могло. Целую минуту Рон лежал, прислушиваясь к своим ощущениям. «Что это было? Сон? Нет, слишком реально для сна. Ага! Реально! Как же? – ухмыльнулся про себя Арон. – В реальности только и происходит, что бродящие по темным коридорам тёти Паши, пустые внутри и говорящие не своим голосом и…» – но после этого «и» он продолжить пока не мог. Слишком уж ужасно было то, что случилось дальше в его… сне? Такое даже про себя не хочется проговаривать. Не хочется оживлять эти воспоминания. Пусть уж лучше это забудется побыстрее. Арон как бы заключил договор со своим сознанием, мол, я не буду лишний раз об этом думать, а ты давай, забывай поскорее. Забываются же страшные сны! Часто после обеда уже никто и припомнить не может, что же там такого страшного с ним произошло, что он проснулся среди ночи весь в поту.

Открылась входная дверь, и в комнату быстро и буднично зашел Серёга. Он кинул свой рюкзак на пол и засмеялся, глядя на Арона.

– Ты что, спишь еще? – сказал Сергей сквозь смех. – Ну ты дал вчера, походу. Я вроде бы не видел, чтобы ты много пил, но, судя по тому, как ты утром спал, ты там накерогазился прилично. У вас там водка еще была, что ли?

– Мммм, – с трудом разлепил пересохшие губы Рон. – Да, немного, – соврал он.

– Немного? – опять рассмеялся Серёга. – Да я тебя с утра разве что только ногами не пинал. Ты просто как труп был. Я уже испугался. Думал, ты траванулся нахрен этим винищем. Кони двинул. Прислушался – вроде дышишь, и пульс есть. Слабый.

– Траванулся, – уже более внятно сказал Рон.

– Это хорошо, что ты очнулся! – сказал Сергей. Он похлопал себя по бокам. – Ладно. На первой паре я за тебя расписался. Да ты же не в курсе… Сейчас десять утра. Пол-одиннадцатого уже, вернее, – сказал он, взглянув на часы. – Второй пары не будет, так что можешь легально валяться дальше. А потом Фролов – две пары.

Рон приподнялся на локтях и сел в кровати, прислонившись к спинке. Ничего не болело, но чувствовал он себя всё равно погано. Да, это было очень похоже на дикое, безжалостное похмелье. Только вот при таком похмелье он обычно не помнил последнюю часть вечеринки. Такое похмелье случалось с ним всего дважды. Тогда, еще в двенадцатом классе, хотелось узнать свои пределы. Они казались безграничными. Расплата, как показала практика, была жестокой. Но в этот раз всё было немного по-другому. Да и «похмельем» Рон это называл про себя только потому, что это было ближайшее похожее ощущение в копилке его небогатого опыта. Как уже было сказано, память у него никуда не пропала. Он совершенно четко знал, что выпил две чайных кружки вина. Потом еще ходили курить, и Рон пошел за компанию, хоть и не курил сам. Было весело, и уходить не хотелось, тем более что Эльза тоже обещала прийти. Однако он знал, что если останется, то придется выпить еще одну кружку. После неё берега разойдутся, и количество выпитого больше учитываться им не будет, а завтра – «Теория материалов», на которой лучше не проявлять несобранности, потому что Фролов такое не прощал.

Однако, черт с ним, с Фроловым, если придет она. Да. Это было нечестно по отношению к другу, даже несмотря на то, что официально Сергей с Эльзой не были вместе и никак об этом не объявляли, но слишком уж часто их видели вдвоем, наедине. «С другой стороны, может, и нет между ними ничего! – пытался обмануть себя Рон. – Да это я всё придумал себе. Влюбился, как придурок, вот и мерещится всякое на ровном месте. Они – просто друзья. Может же такое быть? Может. И тем более, если я не прав, то Эльза сама меня отошьет». Он согласен был на всё, на любой самообман, лишь бы не закрывать для самого себя эту дверь в счастье обладания любимой девушкой, которая была еще приоткрыта пока, но, кто знал, может, сегодня вечером она закроется или, наоборот, откроется полностью. В любом случае, нужно было поговорить с Эльзой, когда она придет, и всё наконец прояснить. Запинаясь, заикаясь… Да как угодно, но сказать то, что думаешь. Это как прыгнуть с обрыва в воду на голову, не зная дна. Иногда, когда так долго этого ждешь, оставаться стоять на берегу уже труднее, чем отдаться судьбе. Ходишь взад-вперед. Думаешь. Думаешь. Истерзаешь себя до безумия. А так раз – и всё! Днем, когда они всей веселой студенческой компанией сидели в аудитории и ожидали прихода лектора, обсуждая вечерний праздник, кто-то спросил Эльзу, придет ли она, и та с улыбкой спросила: «А надо?», и Арон, неожиданно для самого себя, с непонятной решимостью в голосе выпалил: «Надо!». Это прозвучало настолько несоответствующе веселой атмосфере, царившей среди ребят, что раздались смешки. Но Эльза, посмотрев вдруг прямо в глаза Рону, без тени улыбки сказала: «Я приду».

И вот это «я приду» и держало его тут. Держало покрепче любой цепи. Да если надо было, он бы мог её тут всю ночь ждать. Лишь бы знать, что придет. Не было больше сил носить в себе все эти слова, всё то, что так давно кипело в душе с первого дня их знакомства, с той самой минуты, как он услышал её смех.

Однако встрече их не суждено было состояться. Пришла Наташка, подруга Эльзы, и сказала, что её не будет, что у неё болит голова и еще бла-бла-бла. «Она издевается! – с ужасом подумал Арон. – Делает из меня посмешище. А тон этот давешний, чтобы еще больше унизить. Мол, да-да, дружок, приходи, жди там меня!» И как же не разглядел он иронии в её глазах, не заметил издевки в голосе? Как?

В общем, на этом всё и завершилось. Попрощавшись и под крики «слабак», он вышел из комнаты, в которой был праздник, и пошел к себе. Да и пьяным-то он даже не был. Почистил зубы, взял книгу Пелевина, заложенную на середине, но, не дочитав даже абзаца, отложил и мгновенно уснул с последней мыслью «да пошло оно всё». К тому времени Сергей уже спал, повернувшись ко всему миру спиной. Нет, этот ночной кошмар не мог быть влиянием алкоголя. По крайней мере, не его количеством.

– Знаешь, я сегодня не пойду на Фролова. Скажи, что заболел, – хмуро произнес Рон, хотя и знал, что с Фроловым такая отмазка не подействует. Без надлежавшей медицинской справки прогул будет аккуратно учтен в записной книжечке, что впоследствии обязательно отразится на финальной оценке за предмет. Благодаря студентам старших курсов, они уже были хорошо проинформированы о привычках и «заскоках» каждого из преподов.

– Хорошо. Ладно. Я только за зарядкой заскочить и тебя заодно проверить хотел. Пойду! – сказал Сергей, вытаскивая из розетки и засовывая в карман черный провод. Потом вдруг сел на кровать, на секунду задумался и сказал уже другим тоном.

– Слушай, я сейчас приду обратно… – он замялся, – …попить тебе принесу. Ты только никуда не уходи и дождись меня, хорошо?

– Ладно, дождусь. Спасибо! Всем привет! – сказал Рон и с облегчением услышал, как закрылась за Сергеем дверь. Не то чтобы Сергей был ему неприятен, и он даже ценил то, что он пришел его проведать, но сейчас Пестрову хотелось побыть одному. Странный он был какой-то, этот Серёга, сегодня, и хотя Рон пообещал не уходить, он тут же решил, что уйдет немедленно.

Посидев в кровати еще пару минут, Пестров встал, умыл лицо и шею, внимательно посмотрел на себя в зеркало, оделся и вышел из комнаты. В коридоре при дневном свете ничего не напоминало ему о ночном кошмаре. Дойдя до лестницы, он остановился, посмотрел наверх, но двери на чердак отсюда было не видно. Вздрогнув, Рон быстро пошел вниз. Тётя Паша на проходной, как всегда, сидела в кресле и, опустив очки на нос, поглядывала мексиканский сериал. Он положил ключи на стойку и внимательно, не без трепета, посмотрел прямо на неё, но она, даже не взглянув, автоматически повесила ключ рядом с маленькой табличкой 415 на стене.

– Двери не забудьте закрыть, хорошо? Сквозняки! – гнусваво сказала она, не отрывая взгляда от телека, и Арон вздрогнул. Он почему-то ожидал, что она сейчас скажет что-то непонятное и зловещее, и поэтому смысл произнесенных ею банальных слов стал ему понятен не сразу. Мысленно отругав себя за это, он открыл входную дверь и вышел в прохладу улицы. Стало немного легче.

Поскольку он решительно не знал, что теперь делать, и от навалившейся на его мысли сумятицы не понимал, куда ему идти, то решил просто пройтись в сторону студенческой столовой. Идти было минут пять, и размеренный ритм ходьбы вкупе со свежим воздухом начал придавать его мыслям порядок.

В общем-то, всё это, весь ночной кошмар можно было бы списать на отравление. Мало ли что там местные сомелье добавляют в вино. И если уж говорить по сути, ну какие доказательства реальности того, что с ним произошло, у него есть? Покрасневшие руки? Это аллергия, вызванная вином. Усталость, плохое самочувствие? То же самое. Нет. Это всё не доказательства. Да и к тому же раны на руках должны были быть совсем другими. Они были бы ужасными, а совсем не таким легким покраснением, которое было сейчас. К тому же и оно выглядело уже значительно лучше, посмотрев на свои руки, констатировал Рон. Чем дольше он шел и думал об этом, тем больше не верил в реальность того, что с ним произошло. А дыра в полу, в которую он упал? Да не было там никакой дыры! НЕ-БЫ-ЛО. Ну разве это не самое главное доказательство? Если с ранами на руках еще могли быть какие-то «но»: например, ночью ему могло показаться, что они были глубокие, а на самом же деле там была всего пара царапин и одна капля крови – просто размазалось всё по рукам, то с дырой в потолке над его кроватью всё было весьма однозначно. Дыра за ночь «зажить» не могла.

– Всё бред! – тихо сказал Рон, тряся головой.

Он подошел к двери столовой и автоматически открыл её. Он не хотел есть, но организм подсказывал, что поесть нужно. Рон не стал с ним спорить. Столовая была классическим помещением своего типа советской эпохи. Кое-где её уже коснулись перемены, но в основном, а особенно благодаря потертому коричневому кафельному полу в клеточку, это место было оплотом «советского» в быстро меняющейся стране. Даже меню, довольно скромное, что является обычным для студенческих столовых, не претерпело никаких изменений. И тем не менее были у этого места два весомых плюса. Во-первых, тут было сказочно дешево. Просто не верилось, что такие цены вообще еще могли хоть где-то существовать. А во-вторых, еда тут была полезной. Арон однажды ездил к другу, учившемуся в частном вузе, и, дожидаясь его в столовой их заведения, имел возможность сравнить этих двух бойцов общепита, выступавших в одной весовой категории. Хотя в частной столовой всё выглядело по-современному и от картошки фри с жареными сосисками текли слюнки, Арон догадывался, что за всей этой приятной глазу вывеской скрывается совсем недружелюбное содержание. Цены не были такими уж высокими, но всё равно неприятно кусали студенческий карман. Конечно, в таком возрасте, в принципе, наплевать – полезная пища или нет, но когда денег хватало только на полезную, приходилось убеждать себя в том, что выбор этот сделан осознанно и именно благодаря отсутствию канцерогенов.

Рон взял себе пюре с двумя вареными сосисками и свекольным салатом, а также визитную карточку заведения – «компот». Когда он уже сел за квадратный лакированный стол из толстого растрескавшегося клееного дерева и приготовился поесть, кто-то подошел к нему сбоку и поставил поднос на стол напротив него. Это была Эльза. «Только не сейчас! – подумал Рон. – Только не она!»

– Привет. Можно?

– Да.

– Как дела?

– Нормально. – Почему-то Арона всё это начало раздражать. После ночного кошмара терпения в нем осталось мало, да и вообще на жизнь смотрелось как-то по-другому. Он вдруг как будто со стороны увидел себя во всём этом.

«Попал в любовный треугольничек, называется. Они с Сергеем мутят, а я тут как третий лишний. Тупой угол этого треугольника. Да. Именно тупой! Вот зачем она подсела? Ведь знает, что нравится мне. Не может девушка этого не знать, когда парень на неё так смотрит, как смотрю я. Не может не замечать. Сто баллов пришла поиздеваться. Как вчера. Как же меня это всё достало!» – зло думал Арон.

– Я хотела с тобой кое о чем поговорить…

– Знаешь, я тоже хотел с тобой «кое о чем поговорить»! – вдруг резко сказал Арон и встал из-за стола. Она еще не успела сесть, и они оказались лицом к лицу.

Арон понимал, что сейчас скажет всё. Скажет совсем не так, как собирался, но это было уже не в его власти. Что-то сильное, решительное и вместе с тем злое как будто пробудилось в нем. Неожиданно излагать свои мысли стало просто, а голос звучал уверенно.

– Ты же всё знаешь! – бросил он ей, скаля зубы. – Ты с самого начала знала, что нравишься мне. Не просто нравишься. Я просто с ума сходил по тебе! И к чему я пришел с этим? К одним только издевательствам. Где ты была вчера? Да мне даже пофиг, где! Главное, что ты обещала прийти, ведь понимала, что я хотел тебе всё это сказать. И не пришла ты именно поэтому. Тебе просто хотелось посмеяться надо мной!

– Арон, послушай… – попыталась вставить испуганная Эльза.

– Замолчи! – резко оборвал её он. – Знаешь, мне плевать на все эти ваши шуры-муры! – он хотел сказать с Сергеем, но не сказал. – Но я всего лишь хотел поговорить с тобой. Один раз! Теперь это уже не имеет никакого значения! – Он резко развернулся, схватил куртку, повешенную на стул, и пошел к выходу. Стакан компота, стоявший на столе и задетый им при этом, с пронзительным звоном разлетелся вдребезги, образовав причудливый узор из вишневых ягод и битого стекла.

Все в столовой как будто оцепенели. Уборщица, полная женщина сорока пяти лет, подошла с совком и тряпкой.

– Совсем ополоумел! – сказала она и начала подметать осколки.

Эльза закрыла лицо руками. Тут же открыла опять, взяла свое пальто и вышла вслед за Ароном. Открыв плечом непомерно жесткую дверь на улицу, она увидела стремительно удаляющуюся фигуру Пестрова, быстро шагающую ко главному входу корпуса института. Она постояла немного, глядя ему в спину, достала мобильный телефон из сумочки, тут же убрала его обратно, что-то прошептала и пошла в сторону общежития.




4


Автобус остановился у «стрелков» – у памятника латышским стрелкам. Шипящий звук открывающейся двери и шум улицы вывел из оцепенения ехавшего как будто во сне весь маршрут до центра Арона. Громко втянув в себя воздух, он вышел в холодную сырость набережной и зашагал по бетонной плитке вдоль реки. Никакого плана у него не было. Просто хотелось уехать подальше от общаги, а куда еще ехать, кроме как не в центр города, он не знал. Однажды он слышал от своей мамы, что проточная вода забирает негативные эмоции и плохую энергию. Так как Пестров был материалистом, то очень сильно сомневался в существовании «плохих энергий», но сейчас он готов был принять любую помощь, даже если она исходила от реки и являлась весьма метафоричной.

«Что это такое было? – размышлял Арон, двигаясь вдоль воды к Вантовому мосту. – Откуда взялась вся эта уверенная злоба? Никогда я таким не был. Ну бывало, что ссорился с кем-то. Даже дрались по малолетству в школе, но так… Вдруг ни с того ни с сего налететь на Эльзу. Какое я вообще имел право её в чем-то обвинять? Она мне что, жена или девушка? Повел себя как капризный ребенок. Бред маленького слоника просто».

Стыдно было неимоверно. А как стыдно будет, когда он встретится с ней вновь. О! Об этом лучше было не думать вообще. Рон остановился у каменного ограждения набережной, облокотился на него и вгляделся в холодную и темную воду Даугавы. Это немного успокоило его. Ветер совсем стих, и вода как будто стала сонной. Она тихо плескалась о закованные в гранит берега, шепча что-то Старой Риге и Арону. Плавно начал моросить дождь, но, пожалуй,так назвать его было нельзя. Это был скорее плотный туман. Осенняя хмарь, которая так романтично размывает контуры старых европейских городов. В такую погоду хорошо сидеть где-нибудь в уютном кафе в Старой Риге с любимой девушкой или компанией друзей. Но у Арона не было любимой девушки, и, как ему казалось, с такой репутацией психопата, которую он только что приобрел, будет еще не скоро. Да и зачем ему кто-то кроме Эльзы? Это будет самообман, это будет не то. С друзьями всё обстояло сложней. Вроде как Рон мог найти человек пять, с которыми он бы весело провел время, распивая алкоголь, но были ли они ему друзьями? Да и после сегодняшнего слухи разлетятся быстро. Уже завтра, на первой же паре, ему предстоит выслушать поток приколов и насмешек, которые не закончатся как минимум до конца семестра. Сергей? Арон считал его другом. Но было в Сергее что-то, что отталкивало или, вернее, настораживало его. Тот был одинаково дружелюбен со всеми. Казалось, таких друзей, как Рон, у Сергея наберется не меньше сотни. Кого вообще можно считать своим другом? Того, кто не предаст и не продаст, не забудет и всегда поможет, как в повестях и стихах? А может, мы зря сами выдвигаем к другу такие требования? Может, надо быть проще? Нравится тебе компания человека, весело тебе с ним, интересно? Ну и не проси от него вечной преданности, радуйся сиюминутным другом. А разведет вас жизнь по разным углам, значит, так тому и быть – забудь и найди себе нового товарища. Есть люди, которые считают, что у них нет друзей, а есть те, которые считают другом практически любого. Так кто же из них прав?

Впрочем, денег на праздники в кафе или баре всё равно не было, так что вопрос с девушкой и друзьями решать нужно было не сейчас, и Рон в душе был искренне рад этому. А в это время есть уже хотелось очень сильно, тем более что в институте перекусить ему так и не удалось. Он в очередной раз поморщился от мысли о своей недавней эскападе в столовке. Вынув кошелек, он быстро кинул взгляд на его содержимое, хотя и так знал до единого сантима, сколько там осталось. Пестров засунул свой бюджет обратно в карман и, перейдя оживленную улицу набережной, двинулся по направлению к пельменной. Идти было минут пятнадцать. Заведение было переполнено студентами, как и всегда. Поев жареных пельменей с сыром и выпив стакан кефира, Рон решил вернуться на набережную.

«Итак, – думал он, – утренняя проблема вроде как ушла. По крайней мере, произошедшее ночью уже не кажется таким реальным. Ну в самом деле, паленое вино, скорее всего, и было причиной таких вот видений. Хорошо бы спросить у остальных, тех, кто был на тусовке вчера, как они себя чувствуют теперь. Может, кто-то еще отравился? Может, все отравились? Ладно! С этим понятно. Теперь проблема номер два. То, что натворил в столовой, конечно, хреново, из разряда «хардкор», но, в общем-то, можно всё списать на отравление, извиниться, и если не вернуть расположение Эльзы, которого, скорее всего, никогда и не было, то хотя бы отчиститься перед самим собой. Мол, сделал всё, что мог, извинился, покаялся, дальше уже не мои проблемы». На полный желудок думалось как-то веселее. Однако уже начинало темнеть, да и куртка изрядно промокла от этого пусть мелкого, но настойчивого дождя. Всё это время, размышляя, Арон шел вдоль Даугавы по течению реки и оказался у пассажирского порта, теперь же ему предстояло возвращаться назад. Осенний вечер быстро заявлял свои права на остатки света. Хорошо хоть фонари тут горели все, а не через один, как это бывало иногда в некоторых районах города. Проходя мимо одной из огромных, овальных в сечении, опор Вантового моста, он услышал железный лязг и обернулся на звук. Это была маленькая железная дверь в ближайшей к нему опоре. Она была открыта, и парень лет тридцати, высунувшись из неё и посмотрев на Арона таким взглядом, будто только его и ждал тут весь день, вдруг сказал:

– Эй, помощь н-нужна?

Рон слегка оторопел от этого неожиданного вопроса. Сперва он не понял, вопрос ли это вообще. Скорее всего, этому парню, похожему на солиста группы «Kiss» без грима, или даже скорее на Мерлина Мэнсона, нужна какая-то помощь, а вопрос в голосе Арону только послышался. По крайней мере, так было бы логичней.

– Помощь нужна, – произнес Арон, не делая никаких ударений голосом, и подошел к двери. До неё было всего пять метров. Красная железная дверь, толстая и, по-видимому, тяжелая, была вся расцарапана чем-то тонким и острым снаружи. Даже с небольшого расстояния казалось, что это просто идущие вдоль и поперек царапины, оставленные каким-то подвыпившим хулиганом, но, подойдя к двери вплотную, Арон с удивлением заметил, что то, что казалось ему сплошными царапинами – это мелкие, аккуратно нанесенные линии текста на каком-то непонятном наречии. Буквы постоянно дополнялись символами, то похожими на круги с точками, то на вилы, то на еще что-то. Между крупных линий, в образованных треугольниках, квадратах и других геометрических фигурах, пространство было полностью заполнено более мелкими надписями. Если кто-то захотел бы оставить на этой двери какую-то свою гравировку, то он просто не нашел бы места. Времени на более детальный осмотр у него не было, так как Мэнсон – так Арон его сразу про себя и окрестил – тут же приковал его внимание. Он оглядел Арона с ног до головы, присвистнул и каким-то заговорщицким шепотом произнес:

– Пошлииии!

Сам парень тут же скрылся в темноте, открывшейся за дверью. Этих мгновений было достаточно, чтобы Арон смог разглядеть его получше. Худощавый, длинный, бледный, черные прямые волосы чуть ниже плеч. «Ну Мэнсон!» – подумал Арон, поднимаясь во мраке по железным ступенькам, и как-то слегка развеселился от этого сходства. «А что? – подумал он. – Иду помогать Мэнсону ночью в одной из опор Вантового моста практически в полной темноте». Однако примерно через три пролета здравый смысл вернулся к нему, и в голове замигала красная лампочка тревоги. Он прокрутил в голове то, о чем только что с таким весельем думал, и ужаснулся. Он идет по хрен знает каким ступенькам, хрен знает куда, с человеком, внешний вид которого намекает на то, что этот человек, возможно, уже убивал других людей. Вспомнилось это «пошлиииии», что стало последним аргументом. Ему показалось, что из этой двери он больше никогда не выйдет. Мурашки тут же волной прошли по всему телу, вздыбив волосы, и он кинулся вниз. Спотыкаясь, но, успевая вовремя схватиться за поручни лестницы, он пулей долетел до первого этажа. Ему показалось, скорее всего от страха, что Мэнсон уже понял – птичка собирается упорхнуть – и кинулся за ним в погоню.

Выбежав на улицу, он инстинктивно попытался закрыть дверь, навалившись на неё обеими руками, но в ужасе отдернул ладони. Дверь была горячей. Нет, она не была такой, как сковородка, а скорее, как кастрюля с супом, но какого черта? Как тут вообще может быть горячая дверь? С чего ей тут быть горячей? Арон в недоумении уставился на дверь, на секунду забыв о преследователе. Вдруг узоры, нацарапанные на двери, начали обретать какой-то смысл. Рон не понимал, что именно там написано и как вообще в этом можно что-то понять, но он точно знал, чувствовал, что от надписей исходит дикое, фундаментальное зло. Самое раннее на этой планете зло от первого убийства человека человеком. «Неправильность искаженного пространства», – мелькнула у него непонятно откуда взявшаяся не своя мысль. Нижняя челюсть затряслась от ужаса, охватившего Арона, и он почувствовал схожее чувство с тем, которое испытал ночью. Чувство человека, плывущего по залитой солнцем лагуне, вдруг опустившего голову вниз под воду и осознавшего, что под ним бездна. Желание могло быть только одним – поскорее «выбраться на берег», бежать отсюда к чертовой матери. Он бросился в сторону Каменного моста, который находился в километре от Вантового, вверх по течению Даугавы, с такой скоростью, с которой может бежать только человек, спасающий свою жизнь.

Рон остановился и перешел на шаг, только когда понял, что задыхается от взятого им бешеного темпа. Подходя к остановке, держась за бок одной рукой, он увидел, что там уже стоит нужный ему автобус. Это было как нельзя кстати. Он с размаху запрыгнул в него и сел посередине, где сидело побольше людей. Только тут Рону удалось перевести дух.

Темные пейзажи вечернего города проплывали за окном. Безлюдные улицы промышленных районов, мимо которых ехал автобус, тонули в сером тумане. Арон смотрел на них отсутствующим взглядом. Смотрел и понимал, что всё-всё странное и пугающее, что произошло с ним за эти сутки, было по-настоящему. Не важно как и не важно почему. Это сейчас было не главным. То, что он так старательно пытался объяснить, чем угодно, только не тем, чем это на самом деле являлось, вдруг выплыло наружу. Всплыло окончательно, показав свой ужасный бок, по которому уже нельзя было спутать чудовище со случайным бревном, дрейфующим в море. Странно, но когда это стало понятно, пропал и страх. Арон больше не боялся. У него было чувство самосохранения, но вот этот парализующий животный страх отпустил его. Всё говорило о том, что то, с чем он столкнулся, представляет для него опасность, и теперь было нужно быть начеку. Если это случилось с ним дважды за сутки, то произойдет и еще. Сильно обострилось чутье. Нет, это не совсем так. Чутье работало всегда, просто сейчас он начал ему доверять. Понял, что рядом с ним всегда есть, может быть, единственный его друг. Друг абсолютно надежный. И как он раньше его не замечал?

Дверь «Икаруса» открылась прямо напротив огромной лужи. К счастью, она оказалась неглубокой, и Арон, преодолев её тремя большими прыжками, пошел в сторону общаги. До проходного корпуса идти было метров пятьсот по еле освещенной улице с разбитыми фонарями и потом еще метров двести по внутреннему дворику. После того как ушел страх, жить стало намного легче. Оставались насущные проблемы, но это уже были проблемы технического характера. Что? Как? Когда делать? Можно было, конечно, долго ломать голову над этими вопросами, но в этот раз Рон решил поступить по-другому. Он решил полностью довериться своей внутренней интуиции.

«Один раз доверюсь. Без всяких оглядок на разум. И посмотрю, что из этого выйдет, – думал Пестров, подходя к проходной. – В конце концов, какие у меня еще есть опции? Если так дальше пойдет, а то, что оно пойдет, как раз сомнений уже не вызывает, то шансов на то, чтобы остаться нормальным или даже живым, у меня немного». Он весело усмехнулся непонятно откуда так вовремя взявшемуся бесстрашию. Может, просто истратил весь страх? Может, страх – это конечный ресурс в человеке? Как-то же люди на войне воевали? Они ведь не были супергероями – бессмертными богами. Невозможно каждый день идти в атаку и каждый день бояться, как в первый раз. Так и недели не протянешь. Сляжешь от эмоционального коллапса. Скорее, остается только инстинкт самосохранения, а страх, говорящий нам «беги отсюда», слабеет, понимая, что проиграл, что больше не имеет власти. Главное – не поддаться ему. Перебороть.

Подойдя к общаге, он на минуту остановился. Не размышляя, он просто вгляделся в себя, стараясь ощущением почувствовать, что говорит ему чутье, и вопреки ожиданиям это было просто. «Надо отсюда валить. Сейчас. Остальное не важно!» – говорило чутье. Что ж… Значит, валим.

Войдя в общагу, он взял ключи и быстро поднялся на четвертый этаж. Почти выйдя из лестничной клетки, он остановился, развернулся и быстро поднялся к двери чердака. Она была заколочена. Доски в виде печати с расходящимися как у звезды лучами были нетронуты, и ни малейших следов, что тут прошлой ночью орудовал Арон, не было. Только запах гари ощущался тут сильней, и от него начинали всплывать ненужные сейчас воспоминания о ночном кошмаре. Он развернулся, чтобы уйти, и тут его осенило. Он ведь никогда тут раньше не был, не поднимался к этой двери и слышал только то, что дверь заколочена. Так какого хрена он тогда знает, что эта гребаная дверь заколочена в виде печати, напоминающей солнце? Он мог поклясться, что знал в точности, как выглядит дверь до того, как увидел её сейчас впервые. Мог даже показать те гвозди, о которые порезал руки сегодня ночью. Он знал, что если сейчас начнет ломать, то первая доска поддастся легко. Он тут уже был. Вчера. Ночью. Вопреки ожиданиям, Арон не испугался даже сейчас. Это новое открытие только укрепило в нем решимость поскорее убираться из этого зловещего места.

К счастью, Сергея в комнате не оказалось. На столе лежала записка.

«Дождись меня! Скоро приду. Надо поговорить. Сергей».

Чтобы собрать свои пожитки, Арону хватило пяти минут. Он хотел написать Сергею небольшое письмо, но потом подумал, что глупо будет сейчас что-то рассказывать. Объяснять. В любом случае, он знал номер его мобильника, хотя у самого Арона мобильника пока не было. Можно было потом позвонить, встретиться. Рассказать. Интересно, о чем таком хотел поговорить с ним Сергей? Сто процентов о происшествии в столовке сегодня днем. «Морду мне набить хочет?» – подумал он и усмехнулся. Он не боялся. Знал, что виноват, знал, что, может, и заслужил это, но чувствовал, что если Сергей его ударит, то он не сможет не ответить ему. Они будут драться за неё, как мужчины веками дрались из-за женщин. Сюжет этой истории прописан в нас генетическим кодом. Нет. Так уходить ему не хотелось. Рон взял толстую тетрадь, лежавшую на тумбочке, и, вырвав лист из середины, написал:

«Дружище, по семейным обстоятельствам должен уехать. Как смогу – позвоню».

Поднял спортивную сумку Nike и уже взялся за ручку двери, но остановился и, вернувшись к листку бумаги, написал:

«Извинись за меня перед Эльзой. Я её обидел незаслуженно. И ты прости меня, если что».

Было тяжело уходить вот так, без нормального прощания, но чутье подсказывало, что это именно то, что надо сделать, а Арон решил доверять ему сегодня во всём.

В «Икарусе» стало легче. По крайней мере, дело было сделано. Чувство было такое, что сейчас, уезжая, он спасся от чего-то очень плохого.

«Так, а теперь куда? – размышлял Арон. – Может быть, к тёте… Да нет. К тёте ехать вообще не хочется. Лучше на улице спать, чем у тёти. Опять же вопросы пойдут, а отвечать на вопросы сейчас вообще без мазы. Тем более как отвечать на вопросы, ответов на которые нет у самого. Попробовать перекантоваться у кого-нибудь из знакомых. Нет, по той же причине, только еще хуже. Тётя, по крайней мере, во время короткого знакомства, когда мне надо было оставаться у неё во время вступительных экзаменов, не проявила к моей персоне никакого интереса, а вот знакомые дружки-однокурсники тут же полезут в душу, хотя бы даже для того, чтобы было о чем классно «потрещать» завтра между лекциями. Ладно, до центра доберусь, а там посмотрим. На крайняк можно и на вокзале перекантоваться».

Затылком он почувствовал чей-то взгляд, но оборачиваться не стал. Просто посмотрел в стекло, которое отражало всё как зеркало в освещенном лампами автобусе. Был уже поздний вечер, и автобус шел почти пустой, тем более что люди в это время суток ехали из центра, а не в центр, так что обнаружить наблюдателя было нетрудно. Девушка, молодая, почти в самом конце автобуса время от времени кидала взгляд в его сторону, и вряд ли это мог быть естественный интерес женщины к мужчине. Ночью, учитывая то, какое мрачное зрелище Арон представлял сейчас… Такого быть просто не могло. Однако то, что это была всего лишь девушка, да еще и такая милая… Арон почти успокоился, когда заметил, как парень лет двадцати, сидевший за ней, слегка наклонился к её уху. Рона обожгло внутри. Этот персонаж выглядел уже намного опасней.

«А становится всё интересней!» – подумал Пестров, и голова моментально включилась на всю мощность своих возможностей. Ехать оставалось недалеко, нужно было выходить раньше конечной, то есть опять в старом городе, и срочно нужен был план ухода от них. Просто следят или это погоня? Проверять не хотелось. С той чертовщиной, что вот уже как сутки творится вокруг, невозможно предугадать, на что они способны и кто они такие. Чтобы не поддаться страху, Арон сразу же окрестил преследователей «ребята». Это звучало безобидно. С «ребятами» справиться было как бы полегче. План заключался в том, что атаковать надо первым. Надеяться на то, что удастся убежать от них – лучше не стоило. Парнишка явно был спортивного вида, да и одет был так, как будто ехал с тренировки: бывшие когда-то белыми, грязные кроссовки, черные спортивные штаны c тремя белыми полосками и такого же цвета черная легкая спортивная куртка. Вид серьезного, даже слишком, лица довершал коротко стриженый белобрысый «ежик». От такого далеко не убежишь.

Девушка была в черных штанах и в черном осеннем пальто с капюшоном. На ногах у неё были темные короткие сапожки на среднем каблуке. Она не снимала капюшон, и поэтому в окне автобуса было трудно разглядеть её лицо. «Эта, судя по обуви, гнаться не будет. Она тут не за этим», – решил про себя Рон. Её можно было исключить из уравнения.

Пестров отметил, что, к счастью для себя, он сидит недалеко от выхода, что очень способствовало реализации намеченного им плана. В это время автобус, кряхтя и скрипя всеми суставами, уже перевалил через Каменный мост и подъехал к остановке. Двери открылись, и пара человек, сидевших впереди почти пустого автобуса, встала и вышла. Арон мысленно досчитал до трех и резко рванулся к выходу. Оказавшись на остановке, Пестров не стал ждать и побежал в сторону подземного перехода. Он услышал, как двери автобуса закрываются, и обернулся. В этот момент он очень надеялся на то, что автобус поедет дальше, но этого не произошло. Не успев закрыться, двери тут же начали открываться вновь. Это сняло последние сомнения, всё еще витавшие у него в голове. Всё! Значит, погоня! Ждать больше было уже нельзя, и он бросился вниз по ступенькам, желая придать себе испуганный вид жертвы. Нужно было запутать преследователей. Добежав до того места, где подземный переход поворачивает, он остановился и спрятался за углом. Сидевший рядом бомж недовольно что-то заворчал, засовывая одной рукой в рот самокрутку, а другой пытаясь настроить маленький грязный радиоприемник на батарейках. Арон не обратил на него никакого внимания. Преследователи не заставили себя долго ждать. Арон услышал быстро приближающиеся шаги. Видимо, это спортсмен бежал по лестницам, перепрыгивая сразу через несколько ступенек. Да как он только успевает так быстро? Нечеловеческая скорость. Хотя, впрочем, он подумал, что уже перестает удивляться сыплющимся на него, как из рога изобилия, странностям. Пестров еще раз похвалил себя за то, что вовремя отказался от идеи просто попытаться убежать. Против такого противника у него не было бы ни шанса. В тот момент, когда парень вылетел из-за угла, Рон резко кинул ему свою спортивную сумку с вещами, не оставив тому никакой другой альтернативы, кроме как инстинктивно поймать её. Сумки оказалось достаточно, чтобы полностью перекрыть обзор спортсмену, и в этот момент Арон и нанес ему удар ногой в пах. Он вложил в этот удар всё свое умение и силу. Даже футболисты в финальных пенальти чемпионатов мира не стараются так, как старался сейчас Арон, ведь они бьют по мячу ради своей славы, а Рон бил ради своей жизни. Спортсмен тут же скорчился от неимоверной боли и упал на бок, обеими руками закрывая ту часть тела, которая сейчас была готова взорваться. Пестров быстро подобрал свою сумку, но в этот момент из-за угла показалась девушка. Он наконец смог её разглядеть, так как капюшон больше не скрывал её лица, видимо, она скинула его, чтобы не мешал. Будь эта встреча при других обстоятельствах, Рон бы, безусловно, обрадовался рандеву с такой красивой незнакомкой. Длинные русые волосы красиво падали ей на плечи, зеленые большие глаза под слегка изогнутыми бровями, пухлые губы. «Мимо такой девушки не пройдешь! – подумал Арон. – И почему у меня с красавицами всегда такие сложные взаимоотношения?» Про себя он заметил, что во время опасности у него начала появляться какая-то веселая ирония, и, хотя это было не очень-то и к месту, однако, видимо, она пришла на смену страху. Видимо, это место не могло оставаться пустым, и какое-то настроение обязательно должно было его занять. Ирония была всё же лучше трусости, и Рон не стал подавлять её в себе. Однако сейчас было не время углубляться в свои чувства и заниматься самокопанием. Не ровен час, здоровяк придет в себя и тогда уж точно не допустит второй раз такой глупой ошибки. Девушку Арон мысленно уже скинул со счетов. Ну что она сделает? Брызнет в него духами? Как же он ошибся!

Девушка тем временем быстро оценила обстановку и вопреки ожиданиям Рона не стала пытаться помочь спортсмену. Вместо этого она засунула руку в карман и, сжав там какой-то предмет, пристально посмотрела на Арона своими зелеными пронизывающими глазами. Пестров тут же ощутил, как что-то вязкое и невидимое обволакивает его. Сначала это были только ноги, но затем очень быстро парализовывающее действие распространилось на всё тело. Двигаться становилось труднее. Он понял, что еще пара секунд, и он вообще не сможет пошевелиться. Пестрова как будто опустили в быстро застывающий прозрачный бетон. Губы девушки шевелились, она что-то шептала. Внезапно Арон почувствовал запах сигарет, такой вонючий, что больше был похож не на табак, а на запах… гари! Прежде чем он успел додумать начавшую было формироваться мысль, навеянную недавним воспоминанием, как вдруг что-то «взорвалось» в нем, и Рону показалось, что он в мгновение ока достиг температуры Солнца, кроша и плавя бетон, пленяющий его. В глазах Пестрова вспыхнули оранжевые огоньки. Собрав всю волю, на которую только был способен, Арон неистово и отчаянно заорал. Ломая невидимые преграды, он крутанулся и швырнул сумку в девушку, сбив её с ног. Она неловко упала, вскинув руки вверх, и из её ладони, которая находилась в кармане, вылетел зеленый медальон. Арон взглянул на упавший совсем недалеко от него маленький зеленый кружок и вздрогнул. На нефритовом камне была вырезана звезда с расходящимися лучами. Рон, не раздумывая, поднял медальон и положил себе в карман. К этому моменту жар, охвативший его, ушел так же внезапно, как и появился, и Пестров осмотрел место боя. Спортсмен корчился на бетонном полу, а девушка испуганно смотрела в сторону Арона. Поймав её взгляд, он посмотрел на свою левую руку, которой бросил сумку, и с удивлением обнаружил, что сумка всё еще у него в руках. Однако главная странность была в том, что относительно новая вещь выглядела так, будто Арон владеет ею уже лет 20, и за это время она прошла тысячи самолетов, автобусов и поездов. Вся порванная, выцветшая, с прожженными пятнами. Внутри, кажется, что-то тлело. «Похоже, я тоже способен на некоторые фокусы!» – вдруг развеселился Рон.

– Извини, красавица! – с веселой улыбкой подмигнул он девушке и кинул сумку себе под ноги. Затем резко развернулся и бросился бежать через подземный переход в сторону старого города. Сидевший на газете бомж с открытым от удивления ртом и сигаретой, дымившейся в складках его куртки, посмотрел ему вслед. «У-теее-кай», – донесся голос Ильи Лагутенко из хрипящей колонки маленького радиоприемничка.




5


Алиса и Рихард сидели, понуро опустив головы. Комната, в которой они находились, была кабинетом их прямого начальника, и разговор, который вот уже десять минут шел в этой комнате, был не из приятных.

– Так. Давайте еще раз. Что там произошло? С того момента, как он вышел из автобуса, пожалуйста! – сказал начальник и посмотрел в окно, за которым через темную ночную Даугаву открывался вид на Старую Ригу и пассажирский порт, таинственно мерцавшие ночными огоньками. Вопреки обыкновению, он не сидел за своим массивным столом из лакированного ясеня и даже не на изящном диване, стоящем у стены.

Начальник, которого звали Дмитрием Котловым, но по его просьбе, больше похожей на приказ, все называли просто Димой, сидел на подоконнике окна, выходящего на набережную, что могло означать только одно – он очень недоволен своими подчиненными и избегает смотреть на них, чтобы не раздражаться от этого еще больше. Дима был среднего роста, темноволосым и обладал тонкими чертами лица. Серые глаза его были по-волчьи цепкими. На вид Котлову было лет около сорока, но на самом же деле ему недавно исполнилось тридцать.

– Ну, мы сидели, смотрели. Автобус остановился, а он не шелохнется. А потом вдруг как рванет, и двери начали закрываться. Я еле ногу успел подставить, – сказал Рихард и напряг пару раз свою мускулистую руку.

– А почему вы сразу не подошли и не представились? Ведь вам же дали простое задание: вступить в контакт – неагрессивно подойти и познакомиться, проявить участие, – спокойным и ровным голосом спросил Дима.

– Присмотреться хотели, – ответил Рихард.

Котлов приложил ладонь к лицу и устало потер лоб, затем провел бледной рукой по темной копне густых, аккуратно подстриженных волос, с кое-где проступающими сединками. Ну в чем мог он обвинять этих новичков, даже еще не прошедших обучение? Для них ведь это всё пока несерьезно. Они еще недавно в школе учились и уроки с мамой дома делали, а тут вдруг стали «аффектус» – людьми с необычными, паранормальными способностями, и столько всего на них свалилось. Раньше кадров было достаточно, и молодые могли еще целый год учиться, пока им не давали их первое задание, но теперь ситуация была иной. У них практически не было людей. По всей Риге, да даже по всей Латвии, от силы человек пятьдесят наберется, и это вместе с молодыми. Приходилось отправлять вот таких вот птенцов на какие-то мелкие задания. Конечно, это и не та ситуация, что десять лет назад, когда Диме пришлось уже через месяц после вступления в «солнце» вступить в войну со светлыми. Светлые – вот слово, которое он ненавидел употреблять. Светлые-темные… Разве были эти светлые теми, кого можно было бы по-настоящему так назвать? Светлое – это что-то ассоциирующееся с чистотой, а те светлые, с которыми за десять лет успел познакомиться Дима, не обладали исключительно чистыми помыслами, как равно не творили они и чистое добро. Кто-то однажды произнес это «светлые-темные», и понеслось… Он перевел свое внимание с мигающих вдали огоньков скорой помощи на Рихарда.

– Зачем? Разве я что-то вам говорил про «присмотреться»? – так же спокойно спросил Дима.

– Дима, – наконец нарушила молчание Алиса, и в этом «Дима» не было ни капли фамильярности, а скорее наоборот – уважение и даже немного боязни. В её голосе слышался легкий латышский акцент. – Ты же сам сказал, что обстоятельства необычные, что его появление в ноябре, когда все остальные уже давно появились в начале сентября, – это из ряда вон, и такого вообще не было никогда, и что появился он на территории «светлых». – Тут Дима поморщился. – Ты сам говорил, что то, что он появился, почувствовали только в момент проявления, и заранее никто не смог этого предугадать. Мы подумали, а вдруг всё это – ловушка? Пойми, мы испугались! – тут поморщился уже Рихард. Мысль о том, что он кого-то мог испугаться, хоть и высказанная Алисой, была ему неприятна.

– Ладно. Допустим, тут вы не были так уж не правы. Всё, что с ним произошло, было необычно даже для нас, и, возможно, стоило сначала его «прочувствовать», но потом, в тоннеле, вы должны были его взять. Он был один, абсолютно не подготовлен против вас двоих, прошедших уже хоть и минимальную, но всё же тренировку.

– Он нас вычислил как-то! – сказал Рихард, почесав затылок. – Потом врасплох застал! – в паху неприятно начало зудеть, напоминая о недавнем пинке.

– Конечно, вычислил, вы же были, небось, как на слете суперагентов! Сладкая парочка! С твоим серьезным лицом, Рихард, и твоим черным капюшоном, Алиса, – на этих словах Алиса обиженно вздернула брови, – вас бы только слепой не заподозрил. М-да, конспирация – восьмидесятый левел! Ну сыграли бы влюбленную парочку хоть – получилось бы естественней. Хотя, какая из вас парочка? Орк и Темная эльфийка, блин! И не надо мне тут играть бровями! – вспылил Дима. – Я вам сколько раз говорил: одеваться неприметно! Купи себе куртку и кеды для таких случаев, – он начал по чуть-чуть успокаиваться. – Ладно, тут тоже я готов всё списать на неопытность. Ну не научили еще. Ничего. Научат. Но всё же я в голову не могу взять, как ему удалось уйти. Рихард, ты уже сейчас быстрее и сильнее обычного человека, а с твоими способностями, Алиса, никакое «убежать» вообще не подразумевается.

Рихард предпочел просто промолчать. Ему не хотелось рассказывать про то, как его обдурил Арон. К счастью для него, в разговор опять вступила Алиса.

– Дима, ты можешь нам верить или нет, но у него тоже были способности. Ты сказал, что он вчера только осознал, кто он, или, по крайней мере, понял, что с ним что-то не так, и что способностей у него никаких не будет. Но они у него были. Понимаешь, Дима, были!

Дима спрыгнул с подоконника и сел за свой стол. Его лицо выражало замешательство. Этого он действительно не ждал.

– Что он может? – озабоченно спросил Котлов.

Алиса задумалась, пытаясь найти слова, чтобы описать увиденное.

– У него сначала глаза засветились каким-то янтарным светом… Сам он не изменился и не пошевелился даже… Я не знаю, как объяснить… Я будто чувствовала этот свет, идущий из него, но не видела его. А потом он бросил в меня чем-то… Кажется, это была его сумка.

– Сумка? – Котлов удивленно поднял бровь.

– Я не знаю! – в голосе девушки зазвенела истерическая нотка. – Сумка была у него в руках. Чем еще он мог бросить? Он даже пошевелиться не мог! И чувство было такое, будто бросил сумкой. Мягкой, но увесистой. Но он не шевелился, Дима. В общем, я не знаю, как это объяснить. Я очень испугалась. А потом он ушел. – Алиса вспомнила, как он улыбнулся ей перед тем как уйти, но не рассказала об этом, равно как и умолчала о медальоне. – После этого мы сразу к тебе на Кипсалу поехали, – закончила она плаксиво, тоном маленькой девочки.

Дима быстро записывал в блокнот её рассказ. Потом, в задумчивости, издал губами звук летящей мухи и сказал:

– Это всё меняет. Мне надо посоветоваться. Идите отдыхать! Скорее всего, этим делом будете заниматься не вы.

Оба подростка одновременно с облегчением вздохнули. Они старались не показывать этого, но им не хотелось продолжать этот разговор, и у каждого на это были свои причины, поэтому они как по команде встали и поспешили выйти из комнаты.

Дима даже не заметил их исчезновения. Он еще раз подошел к окну, достал из кармана новенькую «Моторолу» и набрал номер.

– Я сейчас приеду. Да. Очень серьезно! – проговорил он, поглаживая пальцем холодное оконное стекло.

Потом он быстро надел длинную серую куртку, зимнюю шапку и вышел из комнаты. Через минуту от ничем не примечательного дома на Кипсальской набережной отъехал серый Форд Сьерра.

Ехать предстояло до самой Саркандаугавы, которая являлась достаточно отдаленным районом, так что время спокойно поразмыслить есть. Трафика почти не было, и Котлов спокойно углубился в свои мысли.

А подумать как раз было о чем. Простое задание на глазах превращалось в триллер с погоней и применением способностей. Перед встречей с Ласмой надо было привести все данные о деле в порядок, хотя бы в своей голове.

«Итак, начнем с самого начала, – думал Дима. – Новички появились в начале сентября. Двадцать семь человек. Все одного возраста. Всё как обычно. Ничего странного, как и десять лет назад, когда появился я. А потом вдруг вчера, как снег на голову, все почувствовали возмущение в районе Даугавгривы. Этого никто не ждал. Пока сообразили, что к чему, пока искали этого Арона, уже почти сутки прошли. К этому времени он бы успокоился, списал бы всё на магнитную бурю или еще на что-нибудь, если бы не наткнулся на Интара. Черт, ну почему именно на него?! И надо же было этому совпасть!» – Дима вспомнил темные волосы, бледное слегка зловещее лицо Интара и покачал головой. Хотя в том, что Арон встретил Интара, как раз не было ничего странного. Интар – проводник и по долгу службы бывает во многих местах, часто интуитивно угадывая места важных событий. Наверное, от частого соприкосновения с потусторонним миром или, как говорят некоторые, – астралом, через который им приходится проводить людей, проводники и выглядят так, как персонажи голливудских фильмов про зомби и вампиров, да еще и обладают этими странными, не присущими никому другому навыками. Впрочем, проводники, слишком долго работающие в этой должности, казались неадекватными даже для самих темных. Никто, за очень редким исключением, не хотел идти на эту должность, и как говорили сами проводники – «Проводником не становятся, а рождаются». Проводник сам выбирал себе помощника из новеньких, сам его учил и всегда на сто процентов правильно угадывал с выбором. Однако, при всей их полезности, эти люди были чертовски странными, и надо же было такому случиться, что Арон попал в свой первый день именно на одного из них. Что Интар ему наплел? Один вид его уже подлил масла в огонь недоверия Арона. «Надо будет спросить самого Интара, – решил Дима, – хотя это будет не так просто. Интар может упереться и не стать рассказывать. Ладно. Идем дальше. Арон приезжает в Даугавргриву и принимает решение уехать из общаги немедленно. Опять почувствовал? Видимо, чутье работает, правда, не настроено еще безошибочно определять, где опасно, а где нет, и любую странность воспринимает как угрозу. Однако это его спасло. Доберись пресловутые светлые до него раньше, и неизвестно, чем бы дело кончилось, но чутье распознало опасность безошибочно. И всё же странно, что оно настолько сильное. Наверное, стоит даже считать его отдельным навыком, а не прикладным, как у других темных!» – Дима ухмыльнулся и покачал головой.

Хотя Даугавгрива и считалась районом темных, но светлых там сейчас было больше, и они начинали заявлять свои права. Всё шло к тому, что и этот район вместе с Болдераей будет потерян. А что могли сделать темные? Людей-то всё равно нет. Эхо той битвы, которая произошла десять лет назад, до сих пор отзывается для них и будет отзываться еще долго. Дима надеялся на это сентябрьское пополнение, так долго ждал его, но сначала их еще надо было обучить, «вырастить». Светлые, конечно, тоже получили пополнение, но пропорционально разница стала не настолько большой. Если пополнение было такое же, как и у темных, а судя по всплескам, так оно и было, то сейчас их около ста. Дима поймал себя на мысли, что постоянно говорит эти так ненавистные ему «светлые» и «темные». Видимо, общение с молодыми, которым простые понятия были ближе, сказалось и на нем. «Похоже, придется смириться с этим, – подумал Дмитрий. – По крайней мере, пока они не подрастут и не поймут, что всё намного сложнее».

Так вот «светлые» тоже проспали появление Арона. Если кто-то там и был рядом, то не смог ничего сделать из-за неопытности. А потом «поезд уже ушел». «Расслабились!» – злорадно улыбнулся Котлов. Однако улыбаться он тут же перестал, вспомнив, что и темные – официально «Культ Солнца» или просто «Солнце» – тоже завалили операцию, и это был его личный прокол. Недооценил. Надо было самому взяться за это, а не доверять молодняку, но тогда ему подумалось, что вот такие простые задания и нужны для их тренировки.

Дальше становилось еще интересней. Уже к концу первых суток с его «обращения» Арон раскидал двоих молодых, но всё же прошедших какую-то подготовку людей. Причем, знать о том, как использовать свой дар, он не мог, так что, скорее всего, действовал интуитивно. Конечно, против опытного бойца ему было бы не выстоять, но это всё равно впечатляло.

А теперь он скрылся в «старушке», и искать его там – всё равно что иголку в стоге сена. Слишком сильный фон в этом районе. Поэтому он и считается нейтральным. Любое применение способностей там может оказаться очень опасным для того, кто их применяет. Хорошо, что все события произошли на самой границе Старой Риги, а то сейчас был бы, по крайней мере, один труп. Светлые, скорее всего, тоже ищут Арона. Пестров еще не стал официально членом «Солнца», и поэтому у них развязаны руки. «Да и когда у этих скотов вообще были связаны руки?» – зло подумал Дмитрий.

Форд подъехал к старому дому, спрятанному между узких улочек одного из самых извилистых и странных районов Риги. Фабрики и склады тут перемежались с жилыми кварталами, а иногда находились среди них. Царской постройки величественные дома были окружены деревянными лачугами с грязными дворами, а общая картина пестрела постройками разных стилей и временных эпох. Такова была Саркандаугава. Как только он затормозил, в окне пятого этажа, под самой крышей, загорелся свет. Ласма уже почувствовала его приезд.




6


Добежав до узкой улочки, одной из многих в Старой Риге, Арон перешел на шаг. Он с интересом заметил, что тут его чутье как бы «ослепло». Он больше не чувствовал погони. Это насторожило, но вместе с тем и успокоило его.

«Раз я их не чувствую, то можно надеяться, что и они меня тоже, – предположил он. – Однако время позднее, и куда сейчас?»

На гостиницу ему бы не хватило денег, так что об этом он даже и подумать не смел. Оставалось два варианта: либо идти на центральный вокзал и спать там, либо пойти в подъезд какого-нибудь дома и тут уже, на подоконнике, попытаться «покемарить» до утра. Оба варианта были паршивыми. В первом случае зал ожидания был очень открытым местом. Если слежка всё же есть, просто он её не чувствует, то его там сцапают быстро. И, мало ли, муниципальная полиция тоже заодно с этими «звезданутыми», мало ли, уже получили задание и ищут его. В общем, плохой вариант! Во втором случае предполагалось, что Рон сможет найти какую-нибудь дверь, не запертую домофоном, или прошмыгнет следом, когда один из жильцов будет заходить домой. Но время, когда жильцы возвращались с работы, уже прошло, а значит, придется следить за кем-то, надеясь, что он тут – в «старушке» живет, или, может быть, всю ночь безрезультатно караулить одну дверь. Да и заходить за кем-то следом, буквально дыша в спину, значило бы вызвать ненужное подозрение. Рон решил попробовать наугад подергать несколько дверей, и тут, прямо перед его взором, открылась яркая вывеска «Интернет-кафе». Да! Как же он сразу об этом не подумал!? Это был идеальный вариант в сложившейся ситуации. Он не требовал много денег, это было относительно безопасно, так как там была охрана и всегда крутилось много людей. От других студентов он знал, что, если оплатить место, охранники не будут его беспокоить, пока не кончится время, чем бы он там ни занимался.

Заплатив, он сел на самое дальнее место в одной из комнат заведения и тут же уснул под мерное жужжание десятков системных блоков. К счастью для себя, он не увидел ни одного сна.

Переночевав таким образом и поспав часов пять, Рон вышел из интернет-кафе еще до наступления рассвета и уверенно зашагал в сторону железнодорожного вокзала. Тут всё еще ощущался фон, мешавший ему чувствовать, но если в Старом городе он имел непонятную природу, то на вокзале всё было ясно. Слишком много судеб смешивалось и переплеталось в этом месте в клубок. Люди встречались, люди расставались. Их эмоции были искренними, и из каждого уголка они, как копья, устремлялись в сторону Рона, пронзая его, сплетаясь с его собственной судьбой и так же безболезненно уходя опять куда-то в космическое пространство. Поначалу это пугало, но он быстро научился плавно плыть в этом море, соприкасаясь с ним и не поднимая никаких волн, растворяться в нем. Взяв билет до Даугавпилса, Рон хотел было пойти на перрон, где еще практически не было людей, однако чутье опять подсказало ему, что безопасней будет как раз оставаться среди людской массы. Не отдаляться от этого моря людских мыслей и чувств. Быть в самой его гуще, как рыбе в центре косяка – всегда безопасней.

Ждать было недолго, всего полчаса. А дальше – дорога домой. Рону очень хотелось увидеть своих родителей. Теперь, когда весь мир, казалось, ополчился против него, жаждал его смерти или еще чего-то более ужасного, ему хотелось быть рядом с людьми, которым, он точно это знал, не был безразличен. Он также знал, что не сможет пробыть там долго – это бы подвергло папу с мамой слишком большой опасности. Однако это было ему сейчас необходимо, просто чтобы не сойти с ума. Арон чувствовал, что реальность вокруг начинает распадаться на молекулы и атомы – столько всего свалилось на него в эти последние дни. Ему нужен был человек, с которым можно было бы пообщаться и удостовериться, что он – Арон – еще реален, что он не сумасшедший, что он живой.

Он запрыгнул на ступеньку поезда перед самым его отправлением. Нашел место подальше от людей, к счастью, в четверг утром их было немного, и плюхнулся на скамейку. Через несколько мгновений поезд тронулся с места, и его колеса начали отстукивать свой мерный, успокаивающий ритм. Пестров, посмотрев в окно на медленно поплывший перрон и устраиваясь поудобнее, засунул руку в карман. Только тут он вспомнил про лежавший там медальон. Вытащив предмет, Арон внимательно осмотрел его. Зеленоватый камень сначала показался ему грубой работой какого-то аборигена, однако это было обманчивым первым впечатлением. Рисунок на камне был выполнен с изяществом и скрупулезностью мастера. Каждая линия была прочерчена с соблюдением законов симметрии и точностью хирурга. Солнце, с расходящимися от него лучами. У этого солнца было также и лицо – холодное и даже немного пугающее. Оно как бы говорило: «Я выше вас всех. Служите мне! Но если вы умрете, я этого не замечу». От медальона исходило приятное тепло. Он уютно лежал в ладони, отполированный сотнями рук, державших его до Арона. Увесистый, но не тяжелый – идеальный камень для броска. Конечно же, Рон уже почувствовал, что это не просто камень, а картинка на нем – не просто картинка, но для чего мог служить этот амулет, он не знал. «Может, ответы придут позже, а пока пускай полежит в кармане, – задумался Пестров. – Девушка как-то использовала его против меня, значит, это должно быть оружием. Так… она посмотрела на меня, засунула в карман руку, и мне стало трудно двигаться. Получается, медальон может вызывать замедление того, против кого он применен. Может быть такое? Может. А может и не быть», – скептически завершил свои размышления Рон.

Стук-стук, стук-стук – набирал скорость поезд. Арон чувствовал, что сон, как бульдозер, безжалостно и неумолимо наваливается на него всей своей массой. Отдыха в интернет-кафе явно было недостаточно его организму после таких встрясок, которые он пережил накануне. Глаза слипались, будто смазанные медом. Арон из последних сил убрал камень в карман и тут же уснул.

Ему приснился странный сон, будто он ходит по вагону, смотрит на людей, но никто его не замечает. Люди как будто смотрят сквозь него. Чтобы проверить это, он попытался заговорить с девушкой, но она даже не оторвалась от книги. Тогда Арон встал в центре вагона и громко закричал, но никто и ухом не повел в его сторону. В этот раз Рона это совсем не испугало – только развеселило. Можно было дурачиться как угодно: корчить рожи, скакать – никто ничего не увидит, а он, между тем, тут, рядом. Арон понимал, конечно, что это дикое ребячество, так ведь это же сон. Кто тут его может увидеть? Кто обвинит или пристыдит? Пятнадцати минут, однако, ему хватило, чтобы потерять к дурачествам и кривляниям всякий интерес. В процессе он заметил и еще одну особенную деталь этого сна. Рон мог свободно проходить через предметы, не задевая их. Однажды даже мужчина, спешащий выйти из поезда на остановке, прошел сквозь Арона, и с Ароном совершено ничего не случилось. Немного странно и даже жутко, но в то же время и невероятно весело. Вдоволь набаловавшись, он присел на скамейку рядом с пожилой женщиной, читавшей книгу. Интересно было и то, что когда он думал о предмете, как о стуле, то на него удавалось присесть, правда, это было не совсем похоже на то, как можно было бы присесть на стул, будь Арон сейчас не во сне, однако, как только он начинал думать о предмете, как о преграде, через него тут же можно было пройти. Другой особенностью предметов было и то, что Арон не мог ничего поделать с вещами, которыми пользовались люди, и особенно с их личными вещами. На таких вещах как бы стоял отпечаток их владельцев, их незримый оттиск. Пестров понял это, попытавшись открыть сумочку пожилой женщины, чтобы заглянуть внутрь, но собачка молнии, казалось, весила не меньше тонны. Она лишь слегка шевельнулась, но и это, скорее всего, было вызвано вибрацией, создаваемой поездом, а не манипуляциями Рона. Конечно,такое положение дел слегка расстроило его. Но что поделать? Не все пряники в этом сне были готовы падать прямо ему в рот. Арону пришла в голову еще одна «дикая дичь», которую он просто должен был попробовать. Встав, он подошел к стене вагона и, сосредоточившись, на секунду высунул голову из него. Вот это было по-настоящему круто. Поезд, набрав полную скорость, несся через поле, наполняя Арона свежестью ноябрьского утра. Воздуха было так много, что Рон не успевал почувствовать никаких запахов. Интересно, что холодно ему становилось намного медленнее, чем это было бы в реальности, например, открой он окно и высунись сейчас из поезда почти по пояс.

Освежившись таким образом, он решил прогуляться по поезду. Однако, дойдя до конца своего вагона, он почувствовал странную усталость и уже было хотел присесть на одно из пустовавших мест, но тут вдруг заметил нечто интересное. Молодой паренек, довольно приличного вида, одетый как примерный студент, потихоньку вытаскивал кошелек у мужчины, сидевшего спина к спине с ним и задремавшего в этот ранний час ноябрьского утра. Арон приблизился практически вплотную к карману, чтобы не пропустить ни одной детали этой кражи, в конце концов, не часто удается понаблюдать вот с такого расстояния за работой карманника. Неожиданно Арон почувствовал негодование. Несмотря на то, что сначала ему показалось забавным наблюдать за кражей, удовольствия он не получил.

– Пойду-ка лучше прогуляюсь отсюда, – сказал себе Рон. Вид несправедливости причинял ему почти физическую боль, нужно было срочно сменить картинку. Арон встал и пошел обратно, в тот конец вагона, откуда пришел с самого начала.

Почти дойдя до дверей тамбура, он мельком взглянул на парня, сидевшего справа, и тут буквально остолбенел от увиденного. На обшарпанной деревянной скамье, прижавшись щекой к холодному стеклу, спокойно спал он сам, собственной персоной. Мурашки пробежали волной от ступней и до самой макушки, отчего волосы на голове встали дыбом. Пестров догадался сразу, хотя и не сразу поверил своей догадке. Это был не сон! Всё происходящее с ним и с другими людьми в этом поезде было реальностью. Когда шок немного отступил, Рон приблизил лицо к лицу себя спящего и будто посмотрел в очень странное зеркало, которое не повторяло в точности его движения, а делало то, что ему вздумается. На секунду Рону показалось, что спящий сейчас откроет глаза и вцепится в него со страшным лицом, и еще он почувствовал, как какая-то сила начинает затягивать его внутрь. Арон дернулся и отпрянул.

– Глупости! – выругал он сам себя и сел рядом. Ему было уже намного спокойней. Всё, что тут сейчас творилось, было, конечно, чем-то невероятным. Но чему он удивляется? Пора бы уже перестать смотреть на каждое странное событие с выпучеными глазами.

«Это теперь новая реальность. Кто знает, сколько еще сюрпризов будет впереди, так что лучше воспринимать происходящее спокойно. Но это легко сказать! Скоро окажется, что мои родители – пришельцы из космоса, а весь мир находится в капле росы или что-то в этом духе. Ну как тут не удивляться?» – думал Рон.

Однако оставался главный вопрос: как теперь вернуться в свое тело? Это было лучше сделать поскорей, потому что вне тела теперь, когда он всё осознал, стало как-то неуютно. Будто его выгнали в одной майке и шортах из дома зимой посреди ночи на улицу. Самое очевидное – это попробовать сблизиться со своим телом и дать неведомой силе, как пылесосу, затянуть себя внутрь. Этот процесс вроде уже начинался, когда он смотрел в лицо своего тела. Может, просто дать ему завершиться? «Пустить всё на самотек, и будь что будет. Других вариантов всё равно нет», – подумал Арон.

Он встал и снова повторил свой недавний поступок, только на этот раз он сделал так, что между лицами не осталось и десяти сантиметров. То, что случилось дальше, трудно было описать словами. Сначала кончик носа, а затем и весь его организм будто бы стал жидким. Всё более ускоряясь с каждой секундой, частички его духовного тела неразрывно начали перетекать в тело физическое. Испугавшись, Арон закрыл глаза. Когда же он опять их открыл, то снова оказался в своем теле. Первое, что он почувствовал, это то, как замерзла его щека, прижатая к стеклу окна поезда. Он будто вернулся в свой родной уютный дом, и это вселило в душу спокойствие. Потер холодную щеку. Из тамбура воняло сигаретами и чем-то жженым. За окном проплывали голые черные деревья, поля, хутора. Осень в деревне намного живописнее, чем в городе. Городская осень – это лужи, холод, промозглость, неудобство, грязный пол в общественном транспорте и матерщина про себя на всё это, а деревенская осень…

– Это поэзия, – задумчиво произнес Рон. Несмотря на все неудобства, осень была его любимым временем года. В наших широтах люди в основном любят лето и позднюю весну, а осенняя пора вызывает у них депрессию. Осенью больше всего самоубийств, больше ссор, меньше улыбок. Но Арон осень обожал и всегда ждал её с радостью. Нет, конечно, он любил и другие времена года, хотя в других временах года для него всегда была скрыта какая-то нечестность. Вот взять хотя бы лето. Наше балтийское лето. Ну когда оно у нас было нормальным? Весь год его ждешь, ждешь, а потом семнадцать градусов и дождь каждый день. Как невеста в парандже. И выкуп готов, и от ожидания уже зубы не разжать, а когда паранджа эта падает на пол, то жениться как-то резко перестает хотеться. Обманывает нас лето. Но мы всегда покорно ждем его весь год, ради этих двух недель тепла, которые выпадают нам, как будто из жалости. С зимой у нас примерно такие же отношения. Это для тех, кто вообще её любит. До середины января стоит вообще непонятно что. Ни снега нормального, ни холода. Хотя холод, конечно, есть, но это не тот холод, которого хочется. Хочется, чтобы как на картинке: чтобы сугробы, чтобы лица красные с мороза, чтобы санки да лыжи, да детвора в снежки во дворах. Нет. Это не наша зима. Те же две недели снега, ну в лучшем случае месяц, а дальше весна. Весна – это вообще отдельный разговор. Весна обещает нам больше всех. «Сейчас дружище, сейчас! – говорит весна. – Тепло начнется, а потом отпуск, а потом фрукты и овощи на огороде, а потом…, а потом…, а потом…» И ты радостный срываешь с себя шапку, расстегиваешь куртку, опьяневший от этого весеннего тепла, а на второй день просыпаешься с болью в горле.

Осень совсем другая. Осень милая и честная, как девушка, с которой можно прожить жизнь и ни разу не разочароваться в выборе. Осень ни в чем тебе не врет. Она не заманивает тебя теплом или отпуском. Осень – это значит станет холодно, и ты надеваешь куртку, это значит будет дождь, и ты берешь с собой зонт. И вот, когда ты уже приготовился страдать, осень и начинает дарить тебе свои подарки: бабье лето, золотая осень, урожай. Даже поздняя осень прекрасна. Это пора писателей и поэтов. Время, когда люди сидят по домам и есть время поразмышлять над собой, своей жизнью и всем сущим во Вселенной. Это пора людей, которые любят вдумываться в суть вещей. Осень не просто честная и скромная. Она еще и красивая. Не хочется говорить о ранней осени. О ней поэты, спасибо им, сказали уже очень много, и их слова ушли в века. Именно поздняя осень, когда все листья уже опали и валяются бурым ковром у корней деревьев, вызывает самые теплые чувства. Неспешные прогулки по туманным аллеям. Стоит тишина, и кажется, что духи предков выходят в это время и наблюдают за нами. Осень, с точки зрения спиритизма – самая сильная пора. Недаром у многих народов именно в осеннее время отмечаются праздники, связанные с потусторонним миром. По древним латвийским поверьям, время духов начинается в сентябре, длится весь октябрь и заканчивается в середине ноября. Потом начинается время льда.

«Время льда началось, – про себя подумал Арон, – а льда еще нет. Зато духов предостаточно. Получается, я тоже теперь дух. Ну или могу им стать на время, а иначе как еще это назвать? Как это произошло, интересно? Ведь чувства были очень похожи на те, что я испытал в ту злосчастную ночь, когда пошел Сергея искать. Получается, я действительно там был, только вот не мое тело, а как сейчас, в поезде. Душой, что ли? Тогда сразу всё становится на свои места. Так. Получается, печать я не отдирал, ведь она была на месте, когда я её проверял, но как тогда появились раны на руках, и эти доски… Я точно помню доски. Что-то я всё же отдирал. Однако вот сейчас в поезде мне же не удалось взаимодействовать с предметами. Короче, чушь какая-то. Непонятно. С тем, как оказался в своей кровати, яснее. Кровать была прямо под тем местом, где я стоял, и когда я падал, то провалился прямо сквозь пол и прямо в свою кровать. Получается, что труп этот… блин! Он всё время надо мной лежал. Над моей кроватью. Или не было там его? Сейчас не важно. Что вообще настоящее, что нет, не разобрать пока. Надо попробовать освоиться в этом мире. Только осторожно. Мало ли какие там сюрпризы бывают, вроде тёти Паши. А может, тётя Паша еще не самое страшное?» Думать об этом не хотелось. С одной стороны, этот новый дар, который он открыл, его манил. Очень хотелось его исследовать, узнать больше о своих способностях, а вот с другой стороны было немного жутко. Это как в детстве: купаешься в мутном озере и тут вдруг на что-то наступил под водой, и сразу, конечно, кажется, что это утопленник или монстр какой вроде огромного сома. Вот и Рон сейчас напоминал себе ребенка, стоящего по самые плечи в таком озере. Что там на дне? Что вокруг? Какие твари следят за ним сейчас из этой непроницаемой для взгляда мути?

В таких вот мыслях он и доехал до Даугавпилса. Рон этот город любил. Прекрасный город, хоть и провинциальный. Ему было жаль отсюда уезжать в Ригу, но в то же время не уехать он не мог. Ему хотелось свободы прежде всего от своих родителей. Учиться тут, хотя возможности для этого были, значило бы продолжать жить с папой и мамой, а этого ему очень не хотелось. Родители не были слишком строгими, но всё же постоянно приходилось бы отчитываться: где был, что пил, с кем целовался. Такая жизнь казалась ему невыносимой. Весь выпускной класс он мечтал о том, как переедет в Ригу и начнет жить самостоятельно.

Выйдя на перрон, Пестров решил прогуляться до родительского дома пешком. День еще только начинался, и времени было много, а потом, кто знает, когда в следующий раз ему удастся пройтись по родному городу. Он дошел до «дальней химии» – поселка химиков, в котором прожил всё свое детство, и стал осматриваться так, как будто хотел запомнить сейчас эти пятиэтажки, школу и этот сосновый лес, в глубине которого лежало озеро. Сколько же всего было на этом озере! Вспомнить хотя бы как строили плот с пацанами и чуть не утонули, когда тот неожиданно перевернулся. Район неспокойный, и часто приходилось драться, но все эти драки теперь вспоминались с улыбкой. Они казались какими-то несерьезными, что ли. В тех драках никто не хотел отнять у него жизнь. А вот в последней драке, произошедшей в подземном переходе, он не был так уверен. Проиграй он в ней, и может так быть, что забирала бы его тело сейчас мать из Рижского городского морга. Арон тряхнул головой, прогоняя липкий страх.

Мама была дома, к счастью. Пришлось много ей врать про то, что сумку украли, про то, что занятия перенесли на воскресенье, и поэтому он приехал раньше, но завтра придется опять уехать. Денег нужно было попросить больше, так как в общагу теперь возвращаться было нельзя, и хоть какое-то время придется снимать комнату, но он не смог. Не мог выдавить из себя эти слова. Чувствовал, что запнется, что мать поймет – он врет. Подумает еще, что он подсел на наркоту, и тогда спать ночами больше не будет. Нет. Надо быть предельно осторожным. Уж лучше на вокзале ночевать или в интернет-кафе, но только не расстраивать родителей, только не дать им что-то заподозрить. Ценные вещи, которые были у него в комнате и за которые можно было что-то получить у скупщика, брать тоже было нельзя – мать, конечно, зайдет в комнату потом и обнаружит пропажу.

Арон забрал только свою гитару под предлогом того, что скучно в общаге, и следующим днем уже садился в поезд на Ригу. Жаль было продавать «Fender», но ничего не поделать. Перед самой Ригой он достал его из чехла, в последний раз провел рукой по плавным изгибам и решительно спрятал обратно. За окном уже плыли фонари центрального вокзала. Смеркалось.




7


В это же самое время, когда поезд с Пестровым подъезжал к вокзалу, Дима Котлов лежал с биноклем на крыше башни вокзальных часов, откуда ему открывался потрясающий вид на Ригу. Но не ради красивого вида он забрался так высоко. Вглядываясь в окна прилегающих зданий и вместе с тем, что было еще важнее, пытаясь при помощи чутья, не столь сильного, как хотелось бы, прощупать вокзал и прилегающую территорию, Дима прокручивал в голове свой недавний разговор с Ласмой.

– Хорошо, что ты пришел! – сказала Ласма, когда он снял ботинки и куртку и прошел на кухню, в которой, единственной во всей квартире, горел свет. Дима вопросительно посмотрел на неё, и Ласма объяснила:

– Бессонница замучила. Садись! Чай сейчас сделаю.

– Спасибо!

– Ну вот. Расскажи мне всё! – Ласма достала из холодильника хлеб и колбасу.

Дима во всех подробностях, но, стараясь говорить только по делу, рассказал, что ему было известно. Ласма слушала его спокойно, не перебивая. Она всегда была очень внимательным визави и давала своим подчиненным высказаться, лишь подчеркивая для себя некоторые моменты из их докладов и предположений для того, чтобы впоследствии принять правильное решение.

– Как интересно! – наконец сказала она, ставя тарелку с бутербродами и чай перед Димой. – Такого не было очень давно. Когда-то в прошлом, может, и были прецеденты, но об этом сохранились только обрывки информации, больше похожие на легенды, и вряд ли им стоит доверять, – тихим голосом начала она. Теперь настало время Димы слушать, не перебивая. – Ну вот. Конечно, то, что вы его упустили – это плохо. Даже не то, что вы его упустили, а то, что вы его напугали. Он, безусловно, способный мальчик. Опустим пока всё то остальное, странное, а будем говорить только по факту. Нам нужны люди, Дима, ты сам это знаешь не хуже меня. Каждый человек на счету. Баланс подорван, и посмотри, к чему это привело. Всё разрушено, бандиты творят, что хотят, телевизор страшно смотреть… Ну вот. Равновесие надо восстановить. Конечно, нужны были перемены, без них не бывает развития, но если мы это не остановим, то всё зайдет слишком далеко и свалится в хаос. Арона надо вернуть, но действовать теперь придется по-другому. Он боится. Никому не доверяет.

Её голос с каждым сказанным словом становился всё увереннее, и из простой сорокалетней домохозяйки она на глазах стала превращаться в лидера Рижской ячейки темных. Её огненно-рыжие волосы, туго заплетенные в длинную толстую косу, были подобны жидкому пламени. Белое лицо овальной формы придавало ей сходство с древней богиней. Дима всегда поражался, насколько не соответствует её маленькая, ничем не примечательная квартирка своей хозяйке и тому, что в ней происходит. Полная энергии и интеллекта, она буквально гипнотизировала людей голосом. Котлов иногда задумывался, было ли это её способностью, про которую она молчала, или же это просто обычный дар, которым может обладать каждый человек, но спросить не решался, да и не рассказала бы она ему о таком.

– Мы сделаем так: не будем больше пытаться его к себе привести. Он сам придет, когда настанет время. Его темная сущность потянется в нашу сторону. Теперь мы, – она взглянула на фотографию восходящего солнца, висевшую над кухонным столом, – должны оберегать Арона от «крыла».

«Крылом» она называла светлых, и это и было их официальное название, если слово «официальный» вообще можно было применить в этом случае.

– Самое лучшее сейчас – дать ему полную свободу действий. Он, скорее всего, поедет к себе домой в Даугавпилс, и пускай едет. Мы не будем ему мешать! – Упомянув родной город Арона, Ласма давала понять, что тоже готовилась к встрече и уже собрала кое-какую информацию о беглеце. Погладив длинную «лисью» косу, она продолжила. – Сначала Арон должен успокоиться. Ну вот. Когда он вернется, а я думаю, это будет скоро, вы с Юрой…

– С Юрой? – удивился Дима. Юра был их лучшим агентом. С Димой они были одногодками, и между ними всегда чувствовалась конкуренция. Однако для оперативной работы не было никого лучше Юры, хотя Дима и признавал это с неохотой.

– Да. А что тебя так удивляет? Дело серьезное, и уже столько, извини, косяков в этом деле было допущено, что больше ошибок позволить себе мы не можем. Ну вот. – Она говорила это «ну вот» по-русски, хотя разговор шел на латышском. – Когда он приедет, конечно же, его почувствуем не только мы. Скорее всего, «Крыло» тоже уже будет в районе вокзала. Там,кстати, у них не дураки сидят, но они не знают всего того, что знаем мы, так что, думаю, пошлют немного людей, по крайней мере, я на это надеюсь. Понимаешь, Дима, нам надо сделать всё так, чтобы не только Арон ни о чем не догадался, это как раз-таки не сложно, но и чтобы они ни о чем не догадались. По крайней мере, сначала. Арон должен пропасть. А тогда уже пускай «Крыло» гадает, куда и как.

– Работать будем вдвоем с Юрой?

– Да. Ты же знаешь, я считаю, что в делах чем меньше людей, тем лучше. Техническая сторона дела тебе понятна?

– Возьмем печать. На какое-то время это его спрячет, если они, конечно, не придут с «овчаркой». «Овчарками» звались «аффектус» с этой особой способностью: находить кого угодно или что угодно в самых трудных условиях.

– Так он будет оставаться невидимым для них, если, конечно, они только не подойдут слишком близко, или он не применит свои способности действительно на полную катушку. И откуда только у него такие возможности уже на первые сутки? – Ласма покачала головой. – Ну вот. И знаешь, что еще? Возьмите с собой Интара.

– Проводника?

– Ты знаешь у нас другого Интара? Я понимаю, знаю всё, что ты хочешь сказать, – подняла она руку, обращенную ладонью к Диме в примирительно-останавливающем жесте, – но поверь, во-первых, с ним вам будет удобней передвигаться, а во-вторых, ты зря к нему так относишься. Интар – прекрасный человек, хотя и немного необычный.

Дима хотел что-то сказать, но подумал, что это не самое умное – начать сейчас спорить из-за Интара.

– Мне всё понятно, – сказал он вместо этого и посмотрел на неё своими светло-голубыми глазами, которые резко резонировали с его черными волосами.

Лицо Ласмы переменилось, она улыбнулась и вновь стала обычной милой женщиной. Ласма не была толстой, но легкая пухлость форм, пришедшая с возрастом, была присуща её телу. Она встала из-за стола и подошла к Диме. Дыхание её участилось.

– Официальная часть закончена, – всё так же глядя на не него с улыбкой озорной рыжей девчонки, сказала она.

***

До прибытия поезда оставалось всего пять минут, но никого из людей «Крыла» Дима пока не заметил. Это был плохой знак. Дима был практически уверен, что кто-то из агентов тут точно есть. Их не могло не быть. Вокзал был самым плохим местом для поисков человека, с любой точки зрения. В большом городе даже с близкого расстояния трудно «учуять» кого-то, если ты не «овчарка». Но даже для «овчарки» была нужна хоть какая-то вещь человека, чтобы уловить его душевную сигнатуру, а тут приходится работать вслепую. «И о чем только Ласма думала, отправив их вдвоем?» – чертыхнулся Котлов. У них, конечно, были довольно развитые паранормальные навыки, но ни он, ни Юра «овчарками» не были и близко, а тут еще этот вокзал. Он смачно выматерился. Приходилось рассчитывать только на свои глаза, в надежде, что он увидит что-то странное в поведении человека, а потом, направив внимание в эту точку, сможет почувствовать светлых.

Котлов перевел бинокль на Юру. Тот спокойно сидел и покуривал сигаретку. Заросший щетиной, среднего роста мужичок, взъерошенные волосы выступают из-под черной зимней шапки «пидорки». Дурацкая куртка и грязные штаны, рядом метла и совок. Лет пятьдесят с виду. Ну дворник в третьем поколении! Только вот это был не Юра. То есть он, конечно, но настоящий Юра выглядел не так. У него была особая способность. Юра мог заставить кого угодно поверить, что он выглядит как кто угодно. Хоть Ельциным мог стать, если захотел бы. Только вот чем дальше был образ от его истинного облика, тем больше он от этого уставал, и приходилось выходить из «маски». Поэтому и переворот власти был невозможен. А так, кто бы ему помешал? Но на час побыть Вайрой Вике Фрейбергой – президентом Латвии, было ему вполне по плечу, и это было иногда очень весело на праздниках и совместных пьянках. Юра пользовался дикой популярностью у женщин, моделируя свой облик незначительно в лучшую сторону, чего хватало как раз на то, чтобы затащить очередную жертву иллюзии в постель на ночь. Нет, он не был уродом, но и красавцем не был тоже: среднего роста, небольшой пивной животик, квадратные стильные очки с тонкой оправой, соломенного цвета андеркат, который придавал его облику оттенок щегольства. Завершали картину зеленые глаза. Юру трудно было не любить, и Дима иногда ненавидел его за это. Завидовал его способности по щелчку пальцев добиваться женского внимания. Однако в данный момент он был счастлив, что именно с Юрой ему приходилось заниматься этим делом. При определенном развитии ситуации всё могло повернуться скверно, и вот тогда-то и понадобился бы человек, на которого можно было бы положиться и работу которого не нужно было проверять. Знай, смотри за собой, чтобы самому ошибок не наделать, а Юра уж справится, будь уверен.

Неожиданно люк на лестницу внизу ног Димы лязгнул, и оттуда показалась голова Интара.

– Есть д-дело! – сказала голова.

С нескрываемым раздражением Дима посмотрел на него и гаркнул:

– Что ты хочешь, Интар?

– Есть д-дело. Пойдем! – сказал Интар и полез вниз, скрываясь в темноте.

С тихой яростью Дима положил бинокль на пол и полез за Интаром. Спустившись вниз, он увидел залитый мрачной синевой коридор, по бокам которого было множество дверей. Двери эти были все разные. Были тут и ржавые двери с бетонными косяками, и изящные деревянные двери, и обитые кожзаменителем квартирные. Если бы Дима оказался тут впервые, то наверняка замер бы от удивления, но ему это всё было давно не в новинку. Раздраженно шаркая, он пошел к двери, которую уже открывал Интар. Идти было всего метров двадцать, и всё это время Котлов думал, что если вот сейчас там окажется какая-то маловажная хрень, то ярость ему будет уже не сдержать. Его невыразимо бесил «проводник» и это место, в котором он обитал. Дима явственно чувствовал враждебность среды вокруг себя и не хотел оставаться ни секундой дольше в этом мерцающем синеватым светом тоннеле. Подойдя к деревянной двери с растрескавшейся коричневой краской, он заглянул в приоткрытую щель.

– Т-там! – показал длинным бледным пальцем Интар. Котлову на секунду показалось, что палец этот довершался чем-то, больше похожим на птичий коготь, чем на ноготь человека, но, мотнув головой, он тут же прогнал наваждение.

Дима проследил направление и чуть не подпрыгнул от радости. «О да! Вот вы где, голубки!» – пронеслось у него в голове, и он, не думая ни секунды, вышел из двери, которая тут же тихо закрылась за его спиной. Котлов, конечно же, узнал это место – улица Радио. Она находилась в метрах двухстах от вокзальных часов, на которых недавно стоял он сам, и часы ему были прекрасно видны отсюда. Он перешел через трамвайные пути и сразу же оказался в маленьком парке, расположенном вдоль городского канала. На скамейке сидели двое светлых. Всё их внимание было сконцентрировано на железнодорожном вокзале и выходах из него, и поэтому, хотя в парке почти никого не было, они не замечали Диму. Его положение у них за спиной было идеальным. Котлов быстро осмотрелся и сразу же увидел трех гопников, которые с наглым видом, громко разговаривая и матерясь после каждого слова, шли по направлению к Москачке – неблагоприятному району Риги, находившемуся сразу за центральным вокзалом и официально называющемуся Московский Форштадт. Он поспешил возблагодарить судьбу за такой щедрый подарок. Дима быстро пошел им наперерез и через десять секунд оказался прямо перед гопниками.

Гопники с удивлением посмотрели на дядечку, преградившего им путь.

– Чуваки, слышь сюда. Тут два фраера трутся, только что нашего «отмаслали», типа он до них «докопался». При бабках такие. Надо бы их научить манерам, да и баблом разжиться можно. Такая, в общем, тема, – сказал Дима, щедро сдабривая слова матом, и сжал медальон в кармане. Казалось, лучшее, что может сейчас произойти, это то, что они просто посмеются над странным дяденькой и спокойно пройдут мимо, не причиняя ему никаких серьезных увечий, но, к удивлению, гопники, внимательно выслушав Котлова, как будто бы узнали в нем своего.

– Где эти «кенты»? – спросил старший, как будто в легкой нерешительности.

– Да вон у скамейки трутся, козлы! – сказал Дима и сжал медальон еще сильнее. – Сказали, что плевать они на пацанов хотели, типа, петухи мы все.

– Урою! – сказал старший и двинулся к скамейке, на которой сидели ни о чем не подозревающие светлые. За ним, на ходу снимая часы, пошли два его друга.

– Еще один гудок с твоей платформы, и твой зубной состав тронется! – донесся голос гопника. Светлые удивлено повернули к ним головы, и тут же первый удар сшиб ближайшего из них со скамейки, с хрустом ломая ему нос.

«Так, теперь быстро!» – сказал себе Дима и бросился к большой, прилегавшей к парку сбоку улице. На Кришьяна Барона он увидел медленно ехавший к нему метров в ста полицейский Ленд Ровер Деффендер. Котлов активно замахал руками и кинулся к нему. Быстро подъехав, Ровер остановился. Открылось боковое окно.

– Извините, пожалуйста, – голосом, испуганным и запинающимся, высоко затараторил Дима, – господин полицейский, там два преступника детей бьют!

В следующий момент, не дожидаясь приглашения, он без промедлений запрыгнул в машину и показал им путь.

– Вот! Вот те двое! – заверещал он, когда они подъехали к парку. – Закрыть бы их на пару суток. Бандиты! А вдруг они еще чего совершили, за это ведь и наградить могут! – продолжал Дима, сжимая камень в кармане.

Ни секунды не раздумывая, оба полицейских вышли из машины и, вытащив стеки, кинулись в сторону уже вовсю идущей драки. Гопники в это время беспощадно избивали лежащих на асфальте светлых. Карманы светлых давно были пусты, и теперь они недоумевали, если вообще успевали подумать о чем-то, за что их так отчаянно бьют эти неизвестно откуда взявшиеся уроды. Но то, что произошло дальше, поразило их еще больше. Так же стремительно, как вначале появилась эта гопота, теперь на парковой дорожке оказались двое полицейских, которые, оттолкнув троих преступников с криком: «Отойдите, дети!», сами принялись что есть сил охаживать их стеками и тяжелыми ментовскими ботинками. Испугавшиеся было от такого неожиданного появления полиции, гопники слегка отступили назад, но, заметив, что стражи правопорядка к ним не проявляют никакого интереса, быстро ушли по направлению центрального базара. Обработав таким образом двоих светлых, менты скрутили их, заковали в наручники и без лишних церемоний запихали в «бобик», который, свистнув колесами, тут же и уехал.

Дима с удовольствием потер руки и быстро пошел в сторону вокзала. Он мог убеждать людей, однако если мысли убеждаемого слишком серьезно расходились с мыслями ему навязываемыми, человек угрожал стать агрессивным и напасть на того, кто промывает ему мозги телепатией.Но на этот раз всё совпало – лучше не придумаешь.

В то же самое время, когда Дима разговаривал с гопниками, к перрону подходил поезд из Даугавпилса. Юра посмотрел на часы, втянул последний раз горький дым и выкинул «бычок» в свой железный дворницкий совок. Обычно с перрона было два выхода, и у каждого были массивные двери, которые вели к лестнице и подземному переходу, расположенному под железнодорожными путями. Один из выходов Юра десять минут назад перекрыл цепью и внушительным замком, а также снабдил распечатанным на листе А4 словом «REMONTS». Получалось, что теперь, чтобы уйти с перрона, любому потребовалось бы пройти через последний оставшийся выход, что и требовалось Юре. Он взял метлу и начал крутиться около черно-белой станционной урны, расположенной аккурат возле выхода. Люди, торопясь, проходили мимо, втискиваясь в узкий вход, но Арона пока не было видно, и когда Юра уже начал подумывать, не вышел ли он на какой-нибудь станции до центральной, как одним из последних из поезда показался паренек с небольшой спортивной сумкой в одной руке и гитарой в другой. Юра хмыкнул.

– Ну это будет как два пальца об асфальт! – процедил он сквозь зубы и, напевая себе под нос «Отшумели летние дожди», переместился чуть ближе к двери.




8


Арон, выпрыгнувший из поезда одним из последних, подошел было уже почти к самому выходу, когда озадачился вопросом, как же протиснуться в это узкое дверное отверстие станционного перехода. С гитарой и сумкой нужно было пойти так, чтобы ничего не ставить на грязный асфальт перрона, тем более что прямо у двери находилось небольшая грязная лужа. Тут дворник, подметавший рядом, неловко повернулся и чуть не заехал ему палкой от метлы прямо в глаз. Она остановилась в паре сантиметров от лица Арона, и он разглядел нарисованную на конце метлы голую бабу. Это было так неожиданно, что всё его внимание на секунду сосредоточилось на этой грубо нарисованной девушке с, однако, неплохо прорисованными пикантными деталями её женского тела.

– Давай помогу, малой! – вдруг сказал дворник, похлопав его по спине. – Хрязь тут везде, замараешься!

Пестров с трудом отвел взгляд от пошлой картинки и взглянул на мужика. Было в этом дворнике что-то молодцеватое, даже веселое. Видимо, был дядька с руками и работящий, но попал в начале девяностых под сокращение, да так и не приспособился к новой жизни.

Арон передал гитару дворнику и прошел вперед. Затем забрал гитару и сказал:

– Спасибо, дядя!

– Ну, бывай! – сказал «дядя» и отвернулся, продолжая подметать.

«Жаль таких, – подумал Рон. – А сколько их еще, не нашедших себя после развала». Однако еще минуту он не мог выкинуть из головы неприличную картинку на метле дворника. Отчего-то вдруг вспомнилась Эльза. Арон тряхнул головой, чтобы прогнать это видение, и энергично зашагал к улице, расположенной недалеко от вокзала, в центре Риги. Там, на Меркеля, он это помнил, между обменом валют и каким-то визовым агентством, была скупка вещей. Однажды он проходил мимо и вдруг заметил эту вывеску. Помнится, тогда он еще подумал, что никогда не будет пользоваться услугами таких вот заведений. Продавать придется за бесценок – от этого на душе сделалось горько.

Выходя из вокзала, он чуть не столкнулся с темноволосым мужчиной с небесно-голубыми глазами. Арон на секунду задержал на нем взгляд, а мужчина, не заметив его, прошел дальше и скрылся в толпе. «Голубые глаза – хороший знак!» – подумал Пестров. Ему очень хотелось найти хоть какую-то поддержку у этого мира. Впереди была только враждебная неизвестность. Некуда идти, денег почти нет, но даже это не самое страшное. Скорее всего, эти опасные ребята уже следят за ним и только того и ждут, пока он зайдет в какую-нибудь подворотню. На что они способны? Кто они такие? О! Они способны на что угодно, в этом не было сомнений. Арон уже видел и испытал на себе их «фокусы», а вот кто они такие… темный культ, секта? Да какая разница! Уж точно не те, с кем стоит оказываться рядом, если хочешь жить. Но что они хотят? Логично, что появились они, как только у Арона открылись его способности. Значит, это как-то связано. Может, у них там монополия какая-то на эти проклятые способности, и новые люди им не нужны? Конкуренция. Рынок. Если бы он только мог, то с радостью отказался бы от этого новообретенного дара, но ведь они и спрашивать не будут. Перегрызут горло и кровь выпьют для верности сначала. Или что там они еще делают?

Рон, конечно, ожидал, что ему дадут за гитару мало, но чтобы настолько мало. Выходя из ломбарда, он чуть не плакал от обиды. Было не жалко гитару. Было жалко себя. То, что к нему относились тут как к дойной корове, которую доят и даже не собираются кормить. Как выдоят всё, так хоть подыхай.

Он пошел по центру и первые кварталы прошел «на автомате», всё еще пребывая в грустных мыслях. Когда же он опомнился, то понял, что стоит на перекрестке небольшой улицы, и прочитал «Avotuiela». Деньги теперь нужно экономить жестко, потому что кто знает, сколько придется выживать вот так: они есть только на еду. Интернет-кафе для ночевки отпадает, значит, надо искать подъезд. «Ну Авоту так Авоту, – сказал себе Рон. – В конце концов, какая разница». Обойдя и подергав ручки у примерно двадцати подъездов, он не достиг никакого результата. Его почти уже охватило отчаяние, и начавшийся дождь дополнил печальную картину его нынешнего существования. Этот дождь размочил не только его одежду, но и его уверенность в себе. Арон раскис. «Я тут сдохну», – выскочила мысль. Он с силой выдохнул из себя весь воздух и, вдохнув, наполнил легкие до отказа. Если бы не дождь, то можно было бы заметить, что глаза его стали мокрыми. Арон бессильно опустился на мокрые ступеньки у двери очередного подъезда и с безразличием уставился на круги от дождя в луже.

– Ну и быстро же ты сдался, – вдруг сказал он самому себе веселым голосом. Или не сказал, а подумал? – Раскис тут как девка. Тьфу!

Это настолько застало его врасплох, что он чуть не подскочил на месте. Вроде бы он сам сейчас подумал эти слова, но было в этом что-то настолько странное, даже неправильное, что Арону вдруг показалось, что он сходит с ума. Конечно, он и раньше, как и все люди на свете, иногда разговаривал сам с собой, однако это всегда было ожидаемо, всегда говорил он сам. Сам спрашивал, сам отвечал, а тут ощущение было такое, будто это вырвалось из него само, и за секунду до этого не он придумал эту фразу, а осознал её только лишь когда услышал. Вообще-то, всегда бывает наоборот. Мы сначала осознаем фразу и потом произносим её.

Арон поднялся со ступенек и поискал глазами невидимого собеседника, однако тут же увидел себя со стороны и хихикнул. Это было уже совсем из раздела «дурдом». Однако дальше продолжить свои размышления он не успел, так как вдруг его внимание приковал домофон. «А что, если… – подумал Рон и засунул руку в карман, нащупав там привычную уже округлость камня. – Такс. Если уж у меня теперь есть эти способности, то почему бы мне не попробовать их использовать для своего блага? Хуже уже точно не будет. Надо только вспомнить это ощущение, когда мне удавалось войти в… эээ… астрал, и то, как у меня это вышло…», – он задумался. Все прошлые разы это получалось спонтанно – Арон не контролировал процесс. Каждый раз он находился то во сне, то в состоянии высшего эмоционального возбуждения. Теперь же ему надо было попасть в астрал – как он сам назвал его для удобства, ведь надо же как-то это называть, а слов для всякой мистики, к счастью, в русском языке есть предостаточно и придумывать их уже не надо – контролируемым образом. Прислонившись затылком к стене дверного портала, он закрыл глаза и попытался успокоить дыхание, в то время как сознанием он искал воспоминания о тех моментах перехода в астрал, которые он уже пережил. Ему нужна была не хронология событий, а именно те чувственные ощущения, которые он при этом испытывал.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=65311326) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения